Обреченность

На выезде из города фары высветили ограду старого кладбища, аккуратно подстриженную живую изгородь, небольшую часовню. Кононов приказал всем остаться в машине, сам перекрестился и шагнул на крылечко. Приоткрыл тяжелую дверь. На него пахнуло запахом воска и ладана. В часовне царил полумрак, тускло мерцали свечи. Дрожали огоньки пламени перед иконами. Свет от горящих свечей был какой-то неровный, ломаный, и в нем дрожал лик Христа, который колыхался снизу вверх. Глаза сына-Бога были внимательны и пронзительны. Кононов видел, чувствовал это. Он пробовал отвести свои глаза от этого пронзительного взора, заглядывающего ему в самую глубину души, оглядывал стены, потолок, пол. Но потом опять встречался с ним взглядом – и невозможно было от него избавиться.

Генерал сжал кулаки и выдохнул:

– Господи!.. Ну чего же ты еще ждешь от меня? Я верил в милость и доброту твою, и сделал все, что смог. Не требуй от меня того, что я сделать уже не в силах!

За спиной раздался еле слышный шорох шагов.

– Ты искал меня, сын мой? – раздался негромкий голос.

Кононов резко обернулся. Перед ним стоял невысокий священник. Он вышел без ризы, в одном стихаре и фиолетовой камилавке, прикрывавшей голову. Через стекла очков на него глядели внимательные глаза.

Кононов склонил голову.

– Да, Ваше Высокопреподобие.

– Я слушаю тебя, сын мой.

Кононов заговорил, волнуясь, медленно подбирая слова.

– Вы знаете меня, отец Валентин. Знаете и мою жизнь. Я много воевал и много убивал. Не жалел ни себя, ни друзей, ни врагов. Шел к своей цели. Но сегодня я понял, что все было зря. Я устал от такой жизни, решил уйти. Хочу попросить прощения у Господа за все зло, что причинил.

Старый священник перекрестил его.

– Как бы ни были велики грехи твои, сын мой, Господь простит. Постарайся больше не грешить.

Отец Валентин повернулся к Кононову спиной и пошел в ризницу.

– Это как получится, Ваше Высокопреподобие. Велики грехи мои, и новые не прибавят большего, – усмехнулся Кононов уголком рта.

– Главный твой грех не в том, что ты убивал, а в безверии твоем. Не веришь ты ни в Господа, ни в людей. Нет Бога в твоем сердце. Но это пройдет. Если твое сердце ищет ответа на вопросы, тогда найдет и дорогу к Богу. А у Господа милости много, на всех хватит. Ступай, сын мой, – не поворачивая к нему головы, медленно сказал отец Валентин.

Кононова точно ударили плетью. Он сгорбился, опустил плечи и пошел к дверям. Равнодушно и молча смотрели ему в спину лики святых, освещенные дрожащим пламенем свечей.

Зеленая падучая звезда над его головой внезапно вспыхнула и покатилась вниз, оставив на мгновение за собой тонкую светящуюся полоску.

«Вот и все, – подумал он. – Закатилась моя звездочка».

* * *

В начале апреля 1945 года Кононов уехал на встречу с генералом Власовым. Главнокомандующий вооруженными силами КОНР принял решение пробиваться на встречу с 15-м казачьим кавалерийским корпусом, который теперь тоже входил в состав Вооруженных сил КОНР. При помощи демонстрации силы и размеров РОА Власов надеялся привлечь внимание западных держав. В случае, если этот план не сработает, планировалось присоединиться к частям четников бывшего военного министра королевского югославского правительства в изгнании генерала Дражи Михайловича и продолжить борьбу на их стороне в Балканских горах вплоть до изменения общей ситуации.

Генерал Кононов после разговора с Власовым принял решение не возвращаться в корпус. Это в конечном итоге спасло ему жизнь. Простился с Арзамасцевым:

– Все, Петр. Расстаемся. Сейчас каждый сам за себя.

– Ну да! – сумрачно усмехнулся тот. – Это убиваем мы вместе, а умираем врозь. Прощай, Иван Никитич.

В момент капитуляции Германии Иван Кононов вместе с частями РОА оказался в американской оккупационной зоне, но не стал проходить регистрацию и потому стал единственным власовским генералом, кто избежал насильственной репатриации и смертной казни.

* * *

Созвав командиров дивизий и бригад, генерал фон Паннвиц объявил о принятом решении идти в Австрию. 15-й казачий корпус с боями двинулся к австрийской границе.

Дорога серпантином уходила в горы. Колонна растянулась на несколько километров. Первыми шли конные полки и отдельные сотни. За ними двигался обоз – тесно, ось к оси; за подводами тяжелым натруженным шагом шли пешие казаки – измотанные, осунувшиеся, глядящие под ноги.

Выставив стволы винтовок по бокам колонны, двигалось боевое охранение, бронемашины прикрывали колонну своей броней. Преодолевая горные перевалы и сбивая вставшие на пути партизанские заслоны, казаки фон Паннвица с упорством обреченных пробивались в Австрию.

Шла весна. С каждым днем все сильнее и сильнее пригревало солнце. На южных склонах гор растаял снег, и прошлогодняя трава радовала глаз весенней свежестью.