Обреченные на страх

– С тем знанием, которое мне открылось, сложно жить, но и умирать не хочется, – сказала я Ефиму Борисовичу спустя отведенный мне на размышления срок.

– Я рад, что вы приняли правильное решение, Яша.

– Прошу вас, не называйте меня так.

– Как скажете. Но мне бы хотелось, чтобы мы стали друзьями. Нам предстоит большой путь. – Он немного помолчал. – Слышал, вы ушли из Журнала. Могу я спросить о причинах?

– Там слишком многое напоминает о прошлом. Отныне моя жизнь станет совсем другой, и я не хочу оглядываться, – ответила я.

– Что ж, это мудро. Теперь о делах. Вы знаете, что вам предстоит обряд посвящения – тот самый, во время которого дается зарок.

Да, я знала это, как знала и то, что после обряда пути назад уже не будет. Данное слово невозможно забрать назад.

– Прежде чем пройти посвящение, вы должны заплатить – в прямом смысле. Это убедит меня в вашей лояльности, в том, что вы действительно готовы стать одной из нас. Что делать, мы живем в материальном мире.

Этот разговор состоялся три недели назад. Все это время я занималась двумя вещами: изложением своей истории и продажей родительского дома. Мне пришлось отдать половину суммы, которую я выручила: цифра, названная Ефимом Борисовичем, оказалась весьма внушительной. Но он пообещал, что все затраченное вернется и будет многократно приумножено.

Завтра мне предстоит вступить в Третий круг, дать зарок, познакомиться с другими, такими же, как я. Ефим Борисович сказал, я буду немало удивлена: среди этих людей весьма и весьма известные персоны. Есть и те, кому, как мне самой, только предстоит подняться на вершину. Некоторых людей я знаю лично.

– Вам не нужно смущаться: мы все связаны, и связь наша сильнее родственной, крепче любовной, ощутимее кровной, – это тоже его слова.

Я готова к тому, что мне предстоит, и иду на все с ясной головой, обдумав как следует возможные варианты.

Если быть честной до конца, я приняла решение сразу же, как только мне было предложено выбирать. А вот мужества, чтобы укрепиться в нем, мне недоставало. Теперь все встало на свои места.

Наконец я в полной мере осознала, зачем, собственно, взялась рассказывать свою историю. Мне хотелось объяснить, оправдаться, доказать самой себе, что иного выхода у меня не было.

Перекладывая случившееся на бумагу, я пережила все это еще раз, прошла долгий путь шаг за шагом и приблизилась к единственно возможному конечному пункту.

Иного выхода для меня не существует.

Наши дни

Хрусталев сидел напротив Петра Сергеевича, и лицо его, обычно строгое и невозмутимое, выражало сильнейшее волнение. Он пришел в семь утра, и сразу, не заходя к себе и не переодеваясь, явился к Петру Сергеевичу.

– Вы что, домой не ходили?

– Нет, – коротко ответил Петр Сергеевич.

Вид у него был помятый, лицо бледное от бессонной ночи. Он очень устал и чувствовал себя из рук вон плохо. Его знобило: видимо, поднималась температура. Ломило затылок, горло саднило.

«Заболеваю», – подумал он.

– Дочитали? Что скажете?

Сам Хрусталев, прочтя историю Марьяны, поначалу в нее не поверил – просто не мог поверить. Но когда сопоставил данные, проверил приведенные в рукописи факты о смертях… Если она говорила правду в одном, то зачем лгать в другом? Какой в этом смысл? Тем более когда решаешься на такое.

– Скажу, что нам нужно в конце концов перейти на «ты», – проговорил Петр Сергеевич. – К чему ритуальные танцы с бубнами?

Внутри у Петра Сергеевича все дрожало, он толком не мог сказать себе, что чувствует, что думает, но понимал, что сегодня Хрусталев раздражает его сильнее, чем обычно, и хотелось сделать что-то по-своему, не по правилам, которые диктовал этот человек.

– Хорошо, – после небольшой паузы ответил Хрусталев.

– Как к тебе попала эта история?

– Ты не догадался? – Хрусталев дернул плечом. – Мать Навинской – наша пациентка. Я ее лечащий врач. Она не называет моего имени, но…

– Марьяна что, просто принесла папку тебе, прежде чем принять… Войти… Ну, ты понял. – Петр Сергеевич не мог заставить себя произнести это вслух.

Галка. Они убили Галку. Вот что занимало его мысли. Он столько лет гадал, кто она – плохая мать или опасная сумасшедшая, а она была невинной жертвой. Не выйди Галка замуж за этого Гаранина, предпочти его, Петра, была бы жива. Он сразу, не рассуждая, поверил каждому слову Марьяны. Это разбило в пух и прах его представления о жизни и мироздании, но потрясение от того, как погибла Галка, оказалось еще сильнее.

– Ничего она мне не давала, – признался Хрусталев. – Просто попросила положить папку туда, где мы храним личные вещи пациентов, а когда ее матери станет лучше, то отдать ей.

– А что, такое возможно? Чтобы стало лучше?

Хрусталев свел к переносице кустистые брови, напоминающие мохнатых гусениц, которые придавали его лицу нелепый и вместе с тем угрожающий вид.

– В последнее время Елена Ивановна стала узнавать дочь. Вспоминать отдельные моменты биографии. Марьяна надеялась, что она поправится.

– То есть девушка попросила отдать папку матери, а ты вместо этого…

– Ты же еще не знаешь! – сердито воскликнул Хрусталев. – Марьяна… Она же все равно умерла!