Обреченные обжечься

Депрессия сменилась диким счастьем, и в итоге вскоре у меня открылась настоящая истерика. Меня едва не разорвали эмоции, но от разрыва меня вновь спасла Нат, добавившая в мой чай успокоительные капли с каким-то странным металлическим привкусом, после которых мои ноги и язык начали заплетаться с одинаковой силой. Последнее, что я запомнила перед тем, как окончательно отключиться – это появившийся из ниоткуда в дверях кухни Байрон, который и помог Нат уложить меня обратно в постель.

Я проснулась в семь часов вечера. У меня подозрительно ничего не болело: ни голова, ни душа. Промелькнула мысль о том, что я, возможно, всё-таки скончалась от разрыва чего-то, что последнее десятилетие заменяло мне сердце, но я достаточно быстро поняла, что игра продолжается.

В гостиной Нат с Байроном смотрели повтор футбольного матча прошлогодней давности, тихо восхищаясь игрой Робинсона, по-видимому опасаясь меня разбудить, однако я проснулась прежде, чем Робинсон успел забить свой коронный гол, так что Байрон смог позволить себе восторженно выругаться в полную силу своего басистого голоса.

Приняв душ, надев чистую одежду и приведя себя в более-менее ухоженное состояние, я вновь вернулась к своим друзьям. Меня больше не тошнило, в ушах не звенело, перед глазами не темнело, да и с эмоциональным состоянием всё вновь было в порядке. Поинтересовавшись у Нат, что за капли она мне дала, огневолосая сказала, что мне лучше этого не знать, и я решила с ней согласиться, чтобы, если вдруг меня накроет ломка, я не знала, какой именно антибиотик или наркотик мне необходим.

Передав своей компании по банке холодного пива, я выпила большую порцию подслащённого чая с тремя крупными сладкими сухарями. После этого мне окончательно полегчало, так, что я даже позволила себе гулко выдохнуть.

Допив чай и дожевав сухари, я отставила свою кружку на журнальный стол и поднялась с дивана.

– Ты куда? – сразу же активировалась Нат, перематывающая футбольный матч на момент, в котором Робинсон исполняет поистине виртуозную голевую передачу.

– Схожу к отцу… – на выдохе ответила я. – Узнаю, как он…

– Как интересно, – прищурилась Нат и вдруг спросила. – А можно нам с тобой?

Я лишь пожала плечами, не понимая, чего в моём обыкновенном походе через дорогу может быть интересного. Поняла я это лишь после того, как дверь нам открыла Она, и Нат, со словами: “Ох не хрена себе ты, Таша, на неё похожа”, – бешено затрясла Байрона за локоть.

Оказывается сегодня Она провела у нас дома весь день. Я не интересовалась, но Амелия рассказала мне, что Она спала в детской комнате на кровати, когда-то принадлежавшей Джереми.

– Я ещё не понимаю, что чувствую, – пригубив чай, заговорила Она.

Мы с ней сидели в гостинной в старых креслах друг напротив друга, Амелия поднялась наверх, чтобы прилечь, отец чем-то шумел на кухне, Айрис с Жасмин ещё после обеда отправились навестить Хьюи, а Нат с Байроном так и не зашли внутрь, удовлетворив своё любопытство одним взглядом. У этих двоих глаза на лоб полезли, когда они увидели меня, только в пятидесятипятилетнем возрасте. Нат сразу же бестактно пошутила о том, что в будущем я хорошо сохранюсь и после тридцати пяти вообще перестану стареть, после чего, нырнув под руку к Байрону, невозмутимо отчалила обратно к нашему “спичечному коробку”.

Держа перед собой чашку зелёного чая без сахара, я почему-то предпочитала смотреть на неё, нежели на собеседницу.

– Странно осознавать, что я когда-то была матерью шестерых детей, – продолжала Она. – Но ещё более странно осознавать то, что двоих из вас уже нет в живых… Я не могу вспомнить их лиц, и всё равно я испытываю такую боль, будто собственными глазами видела их уход. – Я молчала, продолжая водить пальцем по ободку чашки. Спустя минуту Она, так и не дождавшись от меня слов, произнесла. – Но я смотрю на тебя и отчётливо осознаю, что ты моя дочь.

Тяжело выдохнув, я уперлась затылком в спинку своего кресла и, наконец, посмотрела на Собеседницу.

– Если бы ты помнила меня прежнюю, ты бы была сильно разочарована в той, кто сейчас находится перед тобой.

– Мне не нужно помнить тебя прежнюю, чтобы гордиться тобой, – уверенно произнесла Она, заметно выпрямив спину. – И всё же я сделаю всё от себя зависящее, чтобы вспомнить тебя.

Я замерла.

– И меня заодно, – произнёс вошедший в гостиную отец, с неожиданно тёплой интонацией в голосе, о существовании которой за прошедшее десятилетие я успела забыть.

Поставив на журнальный столик поднос с тремя видами домашнего печенья (Амелия слишком много наготовила для вчерашнего ужина), отец сел слева от Неё.

– Я знаю, почему ты запомнила именно рецепты, – заулыбавшись, отец положил свою руку на Её колено и заметно сжал его. Её это не смутило, что показалось мне странным, с учётом того, что Она не помнила этого мужчину.

Как же резко отец помолодел!.. Словно ему не пятьдесят три, а максимум сорок два.

– Почему? – неожиданно тепло улыбнулась ему в ответ Она.