Обреченные обжечься

Только идиотка, вопреки здравому смыслу, способна вгонять себя в подобную панику. И этой идиоткой всю прошедшую неделю была я.

Отношения с Дарианом всё это время были в буквальном смысле “никакими”. Он уехал на пять дней по делам бизнеса в Манчестер, а когда вернулся, я вышла на выходные с радостной мыслью о том, что смогу отдохнуть от Ирмы, которая, со своим неконтролируемым пристрастием к шопингу и салонам красоты, загоняла меня словно скаковую лошадь.

В пятницу, перед возвращением, Дариан прислал мне сообщение – фотографию своего запястья, на котором уже сходили следы моего укуса, с подписью: “Хорошо постаралась, за неделю не сошло”. Подумав, я отфотографировала ему свои колени и отослала фото с подписью: “Плохо стараешься, прошло за пару дней”. Его ответ: “Завтра отработаю”. Мой ответ: “Выходные пообещала Хьюи и матери, так что отработать придётся на следующей недели”. Его ответ: “Тогда презервативы с тебя”. Мой ответ: “Не собираюсь разоряться. Хочешь секса – выворачивай карманы”. Его ответ: “Мы ведь уже проехали это”. Мой ответ: “Да, когда выяснили, что ты придурок”. Его ответ: “Готовь колени”. В ответ я отправила средний палец смайликом, на этом переписка закончилась.

Дариан уже знал о моей истории с матерью. Я рассказала ему перед тем, как он слинял в Манчестер, и до того, как он успел бы самостоятельно вмешаться в мою личную жизнь. Наверное поэтому сейчас он не был против того, что мои выходные могут пройти мимо него.

Неожиданная лояльность Дариана мне понравилась, и я даже задумалась о том, что мне стоило бы почаще ему рассказывать о своих мелких проблемах, чтобы иметь возможность на личное время или выходные вне его компании.

Хотя какими-какими, а вот мелкими проблемы с моей матерью точно не назовёшь. Их можно назвать громадными, объёмными, трехмерными, пространственными, но точно не мелкими.

Предоставив субботу с Хьюи Пандоре, Руперту, Пени и Айрис, я решила провести этот день в компании Амелии, отца и женщины, в реальное существование которой я всё ещё никак не могла поверить. Возвращение Изабеллы для меня было куда более реалистичным, чем воскрешение моей матери (да так было для всех, за исключением отца). И всё же, передо мной находилась именно мама.

Проведя всю субботу в четырёх стенах родительского дома, мы втроём (я, отец и Амелия) периодически пытались помочь Ей вспомнить хоть что-нибудь. Однако факт оставался фактом: Она не помнила абсолютно ничего, а мне было сложно называть Её мамой, ведь Она сама не осознавала себя матерью кого бы то ни было.

Ситуация была серьёзной. Перед моими глазами мелькала назойливая мысль о том, что с нами будет, если Она вообще никогда ни о чём и ни о ком не вспомнит. В конце концов ведь почти одиннадцать лет прошло. Однако я молчала об этой своей мысли, смиренно слушая воодушевленные речи отца о том, что Ей помогут стены родного дома, родные места, Родные Люди… В воображении отца вообще всё, чего когда-либо касалась волшебная рука его возлюбленной, было родным, и не важно для кого: для него, для Неё или кого бы то ни было.

Вообще отец, за какие-то десятки часов, очень сильно изменился. Накануне, совершая утреннюю пробежку, я увидела, как он неистово мучал турник, три десятилетия назад установленный им между нашим домом и домом Генри. Он словно вновь вспоминал себя. Будто помогая Стелле избавиться от амнезии, параллельно избавлялся от своей. Именно он настоял на Её встрече с Мишей и именно он сопровождал Её в лечебницу.

Отец говорит, что с Мишей всё в порядке, но я знаю, что либо он искусно врёт, либо этим занимается сама Миша. Судя же по обеспокоенному взгляду Стеллы после их возвращения из лечебницы, делает это именно он.

Лечение Миши уже подходило к завершающей стадии. Даже не представляю, какие муки сейчас должно испытывать её исстрадавшееся тело. Стелла сказала, что Миша даже толком отреагировать на Её возвращение не смогла, только крепко обнимала, так и не выпустив Её из своих объятий на протяжении всего получаса их встречи. Никаких потоков слёз, глубоких слов или многозначительных взглядов. Только объятия, за которыми последовало завершение встречи.

У Миши сейчас происходит страшная ломка всего – тела, души, всего её естества – но я ничем не могу ей помочь. Ничем. Моё присутствие только повредит ей, поэтому в самом начале, когда она только ложилась в лечебницу, я дала ей слово, что не буду её навещать.

Я понимала…

Мы обе понимали.

Сегодня я отказалась от утренней пробежки, за последние годы ставшей моей закостеневшей привычкой. И не потому, что воскресное утро не располагало к пробежкам, хотя это, конечно, было и так: южный ветер за ночь неожиданно сменился северо-западным и натянул на небо беспросветную белоснежную пелену бархатных облаков, поглощающих солнечные лучи прежде, чем они успевали бы коснуться земли дольше чем на короткую минуту. Я отменила пробежку по другой причине. Просто я давно не приходила в гости. С начала весны. Всё время отдавала Хьюи, а здесь ещё и эта запутанная история…