Стараясь казаться непринуждённее, Ярцефф шагнул к Ривкину. Мол, свой я, свой, не надо меня трогать. Видите, и оружия нет… В смысле, на виду не держу…
Но все надежды рассыпались пеплом, когда с крайнего танка заревел мегафон:
— На землю, руки за голову, оружие бросить, от броневика отойти! Тем, кто внутри, выйти! Иначе открываем огонь на поражение!
На обречённый «Брэдли» нацелились десятки стволов, парочка бронемашин из головы и хвоста колонны отвернули с дороги, они спешили перехватить пути отхода. Обдав присутствующих жаром и подняв упругий ветер, поднялся в воздух гравилёт. Теперь бежать и правда бесполезно, драться — тоже. Сдаваться? Хороши они будут, когда из «Брэдли» вытащат, например, Отшельника…
…Рёв моторов колонны заглушил нарастающий до рёва же свист. Этот звук Ярцефф и Мэтхен помнили ещё по Смоленску, когда горящий завод расстреливали плазмопушками боевые гравилёты. Изгнанники инстинктивно пригнулись, для них этот звук был вестником смерти.
Иное дело — поимщики. Они знали, что в небе могут быть только свои. Загазованное небо Подкуполья, бывшего когда-то сердцем «несуществующей» России, принадлежало им безраздельно. Откуда там взяться опасности? На них мог броситься мутант из развалин, могла прилететь одинокая пуля из чёрных кустов, мог обвалиться свод рухнувшего подземелья — но чтобы вот так нагло, днём, на виду у орбитальных бомбардировщиков и боевых спутников… Наверное, потому и не взяли с собой в поход добровольцы ничего зенитного — если не считать таковыми танковые пулемёты, повёрнутые сейчас в сторону «Брэдли».
— Это что ещё за… — начал было Ярцефф, и тут события понеслись вскачь.
Первым погиб гравилёт. Никто не видел, как в пелене смога его настигла крошечная ракета — зато исправно ударил по ушам взрыв, прокатился по земле каток ударной волны, посыпались на мёртвый посёлок горящие обломки. На одном рефлексе Ярцефф повалился ничком, сбив Мэтхена, и прямо в прыжке заорал:
— Быстро из машины!
Быстро — не получилось: надо отвязать привязанного к сидению Отшельника, вынести наружу, потом из броневичка полезли остальные. При виде мутантов «пашендэйловцы» остолбенели, вытаращив глаза: у них не укладывалось в головах, что в броневике могут быть не одни люди. Смысла таиться не было, и изображавшие людей подкуполяне сорвали надоевшие кислородные маски. Дышалось в них, спору нет, бесподобно, но от непривычно чистого воздуха кружились головы.
Секунду спустя и частники, и добровольцы открыли бы огонь — но смог пропорола стремительная звёздочка первой ракеты. И — жахнуло. Резанула глаза ослепительная вспышка, сквозь рёв пламени прорезались вопли горящих заживо, с треском рвались кирпичики активной брони, на которые щедро плеснуло топливом. А мрак уже прочертил широкий, не как от ручного плазмострела, луч плазмы — такой способна была породить только бортовая плазмопушка гравилёта, — и наведшая на них ствол самоходка исчезла в облаке взрыва. Кувырнувшись в воздухе, вверх тормашками грохнулась подброшенная взрывом башня. Гравилёт ненадолго ушёл вдаль, но вскоре рёв снова стал нарастать: машина легла на боевой курс. И ревели идущие к целям ракеты, шипели, прожигая броню, неимоверно горячие лучи, рвались боеприпасы, горело топливо… Много всякой всячины есть на борту боевого гравилёта. Хватит на уничтожение среднего города — для таких штук, собственно, их поначалу и проектировали.
Оглушённые разрывами, ничего не понимающие, Ярцефф и Мэтхен уткнулись в грязь. Первым оторвал голову от спасительной земли капитан. Курт приподнялся, глаза обвели взглядом скрывшуюся в дыму колонну. Капитан перекатился, устроившись в небольшой грязной ямке. Паршивая замена стрелковой ячейки, но другой нет. Казалось, о них все забыли, и свои, и чужие — хотя кого сейчас можно назвать своим? Тех, кто клочьями парящего мяса и рваного железа разлетались вокруг? Или снова и снова долбивший колонну гравилёт? Раз за разом пилот ложился на боевой курс, разя огненными лучами, ракетами, какими-то сгустками светящейся субстанции… Ярцефф знал, какими, но было не до лекции: втащив осевшего бойца в яму (прилетел всё-таки особенно неудачный осколок), пытался перевязать обильно кровящее плечо.
На запруженной техникой улице продолжал буйствовать огонь, с шипением испарялся металл и пластик от лучей плазмопушки и плазмострелов, земля и обломки бетона вставали дыбом, разлетаясь во все стороны. Вспухавшие тут и там облака взрывов рвали смог и тут же добавляли новый, они шутя опрокидывали бронированные машины. Вон, некогда английский «Чиффтен» аж на башню перевернуло. А мотор всё крутил катки и гусеницы, не желая понять, что его жизнь прошла.