Обреченный на бой

— Тебя зовут Девятый, и так будет до тех пор, пока ты не завоюешь себе имя, понял, дерьмо собаки?

Потом начался ад.

…Франк подошел к казарме и поднялся по ступенькам. Его встретил дневальный. Бросив взгляд на предписание, он кивнул в дальний конец коридора:

— К капитану Гагригду.

Через десять минут Франк вышел из комнаты сотника с дюжим десятником, напоминавшим ему сержанта Смива. Они прошли по коридору и поднялись наверх. Сержант отворил дверь и шагнул в сторону, пропуская Франка вперед. Из-за спины раздался его голос:

— Франк Элот, Восточный бастион, второй полк, действительно рядовой, «давильный чан» прошел этой зимой.

Кто-то присвистнул:

— И уже в «ночные кошки»? Ну орел.

Франк улыбнулся и произнес:

— Просто я хорошо играю на киафаре и сладко пою.

Десяток несколько мгновений молчал, переваривая его слова, а потом стены комнаты затряслись от хохота.

Осенью, когда десятки вернулись из степи, Франка вызвал капитан Гагригд. Он окинул Франка сосредоточенным взглядом и неожиданно метнул ему что-то через стол. Франк машинально поймал предмет. Это оказался сержантский шеврон.

— У меня забирают десятника из второго десятка. Тебя представлю сегодня за ужином.

Франк поднял удивленные глаза:

— Но…

Капитан молча смотрел на него. Франк захлопнул рот, отдал честь и вышел.

Зима прошла в изнурительных тренировках. Временами накатывала тоска, но ни сил, ни времени поддаваться ей особо не было. Тут еще в крепости Грон открыл что-то, что назвал Академией, и Франка тут же взяли в оборот, так как он пристрастился в свободное время торчать в комнате обучителей. Те и настучали на Франка Сиборну, на которого Грон повесил это дело как на знатока философских трактатов. Франк раз семь мельком видел командора Грона, а два раза тот даже был на его занятиях, но подойти и поговорить не приходило в голову. Наконец пришла весна.

Грон ждал его, сидя в седле. Когда Франк подскочил к командору, предусмотрительно остановившись в недосягаемости крепких зубов Хитрого Упрямца, Грон окинул его спокойным взглядом и приказал:

— Догонишь по пути. Сам плюс три человека — эскорт. Едем надолго. — И, тронув коня, неспешно двинулся в сторону ворот.

Франк стиснул зубы, чтобы не выглядеть глупо перед бойцами линейных сотен, и бегом рванул в казарму. Через два часа они уже заняли место в куцей колонне командора.

В Эллор они прибыли к началу лета. Когда белоснежные стены города показались из-за поворота дороги, Грон подозвал Франка к себе, сумрачно улыбнулся и произнес:

— Ну что, сын базиллиуса, научился драться?

Франк улыбнулся уголками рта и еле заметно кивнул. Грон хлопнул его по плечу:

— Вот что, милый. Считай себя в бессрочном отпуске. Если надумаешь — вернешься. Нет — останешься дома.

Франк помолчал, потом спросил:

— Я УЖЕ в отпуске?

— Да.

— Тогда два вопроса, Грон.

Тот кивнул.

— А ТЫ бы хотел, чтобы я вернулся?

— Не знаю, парень, — чуть подумав, ответил Грон. — Стоит ли тебе это говорить, но… да. Мне нужны такие командиры. Но запомни, на тебе долг крови перед твоей страной. Так что думай.

— И второе, — помедлив, сказал Франк. — Как ты относишься к моей сестре? В казармах ходили разные разговоры.

Грон нахмурился:

— Если ты думаешь, что с ее помощью я хочу…

Франк резко мотнул головой:

— Нет, я спросил не об этом.

Грон помолчал. Потом осторожно ответил:

— Мне кажется, что она единственная женщина, с которой я мог бы связать свою судьбу. Но знай — этого никогда не будет.

Когда Франк вышел за дверь таверны, в которой остановился Грон, он улыбался. Грон был прав, на нем лежал долг крови, и он знал, как выполнить его наилучшим образом. Чтобы это сделать, надо дать Элитии наилучшего базиллиуса, а он знал — где его найти.

Дома его ждал полный восторг. Мать, которую за время его отсутствия задвинули на самые задворки дворцовых интриг, просто взлетела от счастья. Правда, с вернувшимся сыном она пробыла не более получаса, тут же укатила во дворец — восстанавливать утраченное реноме. Больше всех радовалась няня. Он два дня нежился в постели, объедался фруктами, а потом надел новую тунику и тоже поехал во дворец, в нижние покои. Молодежь встретила его несколько отчужденно, он даже слышал, как кто-то пробурчал:

— Явился, сын базиллиуса, где только прыщи свои потерял?..

Франк улыбнулся про себя: чему-чему, а терпению сержант Смив его научил. Посидев чуть-чуть, он взял в руки киафару и стал наигрывать простенькие, но приятные мелодии. Народ навострил уши, а потом стал перебираться поближе. Когда Франк запел, песню дружно подхватили, и он почувствовал, как отношение к нему начинает меняться. Подошло время обеда, все поднялись и пошли к дверям в обеденный зал, и тут от дверей раздался голос, от которого у него дрогнуло сердце:

— Ба, маленький сын базиллиуса, где же ты столько пропадал?

Франк улыбнулся и произнес:

— Здравствуй, Беллона.

Она подошла к нему, все такая же рослая, крепкая и гибкая, и окинула его насмешливым взглядом:

— А ты изменился, не знаю, правда, насколько?

Народ замер, с любопытством ожидая, что будет дальше. Франк, продолжая улыбаться, отложил киафару, поднялся и произнес: