Обреченный на бой

Табунщик несколько мгновений задумчиво рассматривал его, потом сделал какой-то жест. Грон напрягся, но скалящийся юнец боком подъехал к нему и протянул заскорузлую от поводьев руку. Грон несколько мгновений помедлил, пытаясь приготовиться к возможному подвоху, однако ничего подозрительного, кроме шестерых непроницаемых типчиков рядышком, не было. Но с этим уж ничего не поделаешь. И он, ухватившись за руку, вскочил на круп позади сына табунщика. Вроде бы все шло к тому, что его план срабатывал. Но он еще не подозревал, какой ценой.

Когда солнце уже село и только самые высокие пики сверкали последним приветом уходящего дня, ущелье, которым они ехали, внезапно раздвинулось, и они очутились в обширной долине. Паренек, за спиной которого сидел Грон, оказался неожиданно легок, а его конь достаточно силен, чтобы спокойно нести двоих, так что они двигались довольно быстро. Сначала они ехали одни, но через полчаса их догнали остальные. Лошади Грона скакали свободно, без всякой сбруи. Всю дорогу всадники молчали, и только старший время от времени что-то нежно всхрапывал скачущим рядом лошадям. По долине ехали недолго. Еще через полчаса показалась группа строений, напоминавших крытые загоны или большие конюшни. Почуяв дом, лошади прибавили ходу. Двое из сыновей табунщика обогнали их небольшой отряд и помчались вперед. Когда вся кавалькада подъехала к строениям, они уже открыли ворота. Всадники соскочили с коней и ввели их внутрь. Кони были быстро расседланы и обтерты пучками соломы. Табунщик сунул пучок и Грону, указав в сторону его лошадей. Грон никогда не был особо толковым конюхом, но с грехом пополам справился со своей задачей. Закончив с лошадьми, табунщик подошел к тем, которых обихаживал Грон, придирчиво осмотрел и удовлетворенно кивнул. Потом указал в дальний конец конюшни, где виднелся дверной проем, завешанный пологом из неизменных волчьих шкур. Как оказалось, там располагалось жилое помещение, которое представляло собой отгороженную часть конюшни с утепленной крышей и каменным очагом в углу. Все присутствующие были заняты делом. Паренек, на коне которого он приехал, уже хлопотал у очага, раздувая огонь. Старший молча приводил в порядок упряжь. А еще один, с перевязанной головой, едва войдя в помещение, тут же схватил колтун шерсти, по виду волчьей, водрузил его на прялку и принялся вить толстую, суровую нить. Остальные трое отсутствовали, видимо, занимались лошадьми. Пока варилась похлебка из овса и желудей, Грон исподтишка рассматривал хозяев. Старшему явно было много за сорок. Парню с перевязанной головой — не более двадцати, а кашевар был совсем юн. Все были крепкими, с кряжистыми фигурами, только самый молодой был несколько потоньше. Руки у всех троих были крепкие, длинные, с широкими, заскорузлыми ладонями. Волосы — засалены и торчали во все стороны, и с первого взгляда можно было точно определить, что все они — родственники. Одинаковые глаза, носы и манера, прищурившись, бросать по сторонам быстрые взгляды. Наконец кашевар попробовал свое варево и удовлетворенно повернулся к отцу. Тот поймал выразительный взгляд, поднялся и подошел к затянутому бычьим пузырем окошку. Приоткрыв его, он проорал что-то, отдаленно напоминавшее лошадиное ржание, и через несколько минут в дверь ввалились остальные. К этому моменту на камень, стоявший в центре помещения, был водружен большой медный котел и вытащены деревянные ложки, больше похожие на небольшие лопатки. Так закончился первый день.