Обреченный на смерть

— Косяк, я просто забыл. Позови старосту!

Огнев легко поднялся, открыл дверь и громко крикнул, требуя позвать старосту. Во дворе всегда кто-то находился, так что минуты не прошло, как вошел мужик и низко, до земли поклонился, стянув с головы заячий треух. Выпрямился и спросил без всякого страха:

— Звал, государь?

— Да. Ты в Торопец человека еще не послал, Никодим?

— Завтра с утра двое уйдут, Косой и Стенька. Там родичи наши есть, как ты приказывал все сделаем.

— Прикупить кое-чего надобно. Бумаги стопку, чернил, перья для письма. Свинца хотя бы пуд, порох — сколько можно. А еще бритвы для бритья бород, табак с трубками. Одежды доброй, кафтаны — на два десятка людей. А то в сермягах идти, то беду привлекать с лишними подозрениями. И еще поспрашивать осторожно, чтоб воевода не узнал — найдется ли подьячий, что за мзду подорожные выправит для путников, в Москву идущих.

— Есть купчишко, знакомец давний. Табаком велено ему торговать, без этого никак. У него же можно бумаги и чернил купить, с перьями баловство, ты уж прости — своих гусей мы спрятали, сейчас бабы потрошат. Бритвы найти можно, сейчас многим приказано лица скоблить. Одежду тоже купить у него можно — ей торгует. Со свинцом и порохом трудно, сами из-под полы купили с трудом на большую гривну весом. А ее для пищали на две дюжины выстрелов всего хватает. И еще…

Староста смутился, спал с лица, огладил бороду. И негромко, стыдливо даже, произнес:

— Сам в Торопец съезжу — снега для санного пути намело, путь вершить надобно. Деньги только нужны, государь — у нас ведь и полтины медью не наберется. А тут рублей сто нужно, али по более, одежи ведь на два десятка душ. Но купчишко мне сам сетовал на царя, недолюбливает его. Может быть, ты бы с ним сам поговорил, можно позвать. А все привезут его офени, они по зимнику ездят по деревням.

— С купцом переговорю, ты его сюда тайно пригласи. Спроси — возьмет ли золотые монеты иноземные али драгоценные украшения. Негоже людей без платы оставлять. Вот, держи мешочек — тут десять рублей медью и серебром, если не хватит, еще дам один. А впрочем — возьми и этот, — Алексей добавил еще один, ничуть не жалея. Добрых три четверти этих монет трофейными оказались, при убитых гвардейцах нашли, остальное своим серебром добавили.

— Благодарствую, государь!

— Служи верно — и будешь писаться с отчеством, обещаю!

— С вичем, надежа-царевич?! Живота за то не пожалею!

Никодим рухнул на колени, и земно поклонился перед Алексеем…

Глава 9

— Как же все так произошло, Петр Андреевич?! Что мыслишь по сему случаю зловредному?!

— Порча это, государь! Врагами насланная на царевича порча, пагубная и страшная! Непонятная зело, и оттого странная!

Петр Алексеевич внимательно посмотрел на своего доверенного советника, что хитроумно интриговал в Константинополе и дважды оказывался в знаменитом замке, который именовали «Семи башенным» — в нем мог принять смерть, ибо неизвестно в какую сторону повернет желание Дивана или мнение султанского гарема.

Вот и сейчас — всего за полгода нашел сбежавшего к цезарцам царевича, вернул его в российские пределы хитростью и уговорами… и упустил добычу из своих рук!

Случайно? Или намеренно?!

Царь посмотрел на большие желтые пятна под глазами, уже сошедшие за десять дней синяки, на чуть свернутый в сторону нос — монарх обладал недюжинной силой, и знал, что такие удары может нанести только сильный человек. Но его бежавший первенец не имел в руках такой крепости мышц, но ведь как-то смог избить Толстого, тому есть свидетели. Гвардеец утверждал, что такой ярости, даже свирепости, словно раненного хищного зверя, никто не ожидал от царевича!

— Давай все по порядку — с того момента как царевич впал в беспамятство! Что случилось за эти проклятые пять дней?! Припоминай все, любую мелочь, чую, тут все важно знать!

Царь отошел от токарного станка — он всегда принимал по важным докладам в мастерской. Мастер Нартов уже вышел, притворив за собой дверь — на карауле стояли доверенные монарху преображенцы и можно не опасаться, что кто-то сможет подслушать их разговор.

— Ночевку сделали на постоялом дворе в Режице, где ямская станция. Царевич хмурый был, по своему обыкновению много молился. Не ел, токмо кусочек хлеба и квас. Лег спать, а поутру его добудиться не смогли — метаться стал в постели, кричать жалобно. Лекаря позвали кровь отворить — вроде затих твой сын, государь. Испугались мы все — а ну как не довезем Алексея Петровича до Петербурга?!

Царь тяжелым взглядом посмотрел на Толстого. Как все властные, жестокие правители он чувствовал ложь — его советник говорил правдиво, не врал, но что-то не договаривал.

— Ночью очнулся — посмотрел на своего слугу очумелым взором, совершенно его не узнавая. И меня также не признал, глядел так, будто первый раз увидел. И заговорил странно — не свойственна ему такая речь, будто иноземец, которого языку учили нерадиво. Выпил кваса немного и тут его затошнило, рвало долго, желчью — уже во второй раз. Но лекарь говорил, что яда в животе нет, он и урину пробовал и желчь.