Обреченный на смерть

Небольшая воинская команда никого не удивит — таких много на российских дорогах по смутным нынешним временам. Или разбойников ловят, неимоверно расплодившихся, либо недоимки с крестьян выколачивают, а могут и по именному повелению ехать. А такое имелось, подложное насквозь, но с приделанной на витом шнуре подлинной печатью. Хватило ума срезать обе с отцовских писем в ларце, и подпись «родительскую» запомнить, и даже с нее образец взять для пробы пера, так сказать.

— Ты хотел меня видеть, офицер? Я был на молитве, и готов тебя выслушать. Ты привез повеление, как мне сказали?

— Да, отец Иоаким! Благословите меня!

Алексей снял с головы расшитую галунами треуголку, и преклонил колено, чувствуя, как перекрестили его макушку, и прошептали слова. Встал, но голову держал обнаженной.

— Я где-то тебя видел, сын мой? О Боже…

Старик смертельно побледнел, взирая расширенными глазами на Алексей. Можно было не сомневаться, что память архимандрита не подвела. Еще бы — настоящий царевич в прежней жизни за десять лет объехал чуть ли не все монастыри в округе.

— Вижу, ты меня узнал, отче, — Алексей усмехнулся, глаза прищурились. В голове пронеслась мысль — «если старик закричит „караул“, то заткну рот. Грех убивать в святом месте!»

— Ты сильно рискуешь, царевич — доносчики есть везде! Я получил от Александра Васильевича весточку, что ты нашел покровительство у цезаря, но не думал, что ты настолько обезумел, что вернулся обратно — тебя ждут пытки и плаха! Царь не простит тебя, Алексей!

— Плевать! Я не его милости приехал просить! Ее не будет — кто истерзал стрельцов, залив кровью Красную площадь, не ведает жалости! То упырь, и ему не место на царстве!

Старик окаменел от сказанного, зашептал молитву, а царевич спокойно ждал ответа — слова были не только произнесены, но и услышаны. Все предельно ясно, никаких оговорок или иносказаний.

— Ты стал совсем другим, государь, решительным — я не узнаю тебя! Ты убил человека?!

— Гвардейца, одного из тех, кто вез меня в Петербург на казнь. Мне помогли драгуны — я бежал. Не хочу скрываться за границей и просить милости у цезаря — жить побирушкой противно!

— Ты хочешь взвалить на свою душу тяжкий грех отцеубийства?! Трижды подумай, прежде чем взяться за оружие!

— Если я за него не возьмусь, то погибнут многие тысячи. Десятки тысяч! Я проехался по деревням и все видел собственными глазами. А потому скажи мне — как может тиранить христианские души тот, кого в народе именуют «антихристом»?! Ты тоже на его стороне, отче?!

— Нет, царевич, никогда не буду, как и большинство служителей нашей матери-церкви, и многие из ее паствы! Но подумай, сколько прольется крови, когда ты выступишь против отца?!

— Немного. Гораздо меньше, чем прольет он и его присные! Если на моей стороне выступит народ — а он поступит именно так, и благословит патриарх — второй пастырь русского народа — то в победе можно не сомневаться! И так будет, если церковь решится поддержать меня! А теперь сам дай мне ответ по истине — что напоминает тебе «всешутейший, всепьянейший и сумасброднейший собор» во главе с богопротивным «князь-папой» Никитой Зотовым, что объявлен «патриархом Пресбургским, Заяузским, от великих Мытищ и до самых муд…щ»?

Алексей качнул головой — все, что он узнал про это время с его нравами, которые прививал «папенька», вызывало омерзение. И сейчас он просто не сдержался, выплевывая слова:

— Ведь там все чины нашей православной церкви определены, а вместо молитв пьянки, да оргии с девками непотребными и боярынями, что инокинями именуется. А «игуменьей»… Тьфу, мерзость! И сам царь протодьяконом «служит», по прозвищу Пахом-Пихайх…й!

Богомерзкое имечко, вполне достойное для служителя сатаны! Или ты считаешь это чудачеством?!

А ведь это только начало, и если его не пресечь, то от такой власти духовной народ наш отплевываться будет. Покончить с этим нужно немедленно, пока время есть, ибо через полгода будет поздно! Так что определись сам, отче — либо ты со мной, или живи в этой мерзости, когда есть шанс все исправить и патриарха возвести, что мне опорой будет!

Алексей замолчал, смотря на архимандрита — старик опустился на колени и молился на икону в углу, подсвеченную огоньком лампадки. Потом медленно встал и негромко произнес:

— Чем я тебе могу помочь, государь?!

Глава 17

— Глупец, к тому же трусливый! А жаль — никто бы не осудил меня за помощь родственнику!

Император Священной Римской империи Карл, шестой этого имени, являвшийся эрцгерцогом Австрийским, королем Чехии и Венгрии, медленно прошелся по кабинету. К его глубокому огорчению, царевич Алексей оказался совершенно непригоден для уготованной ему роли.

Император подошел к столу и поднял из груды бумаг нужный — то был меморандум вице-канцлера графа фон Шенборна. И про себя прочитал выделенные строчки: