Обреченный на смерть

— Там шляхты с пахоликами на охране до семи сотен, да еще «крылатые гусары» объезды делают вокруг. Проверяют всех — если увидят наших, то непременно убьют, государь. Мне отписали, что подкупили шляхтича и двух слуг, и ждут хоть каких-то сведений. Если удастся подкупить кого-то с поварни, то передадут яд. Капитан Румянцев собирает все посланные группы — как только царевич отправит гонца в нашу сторону или в Вену — его обязательно переймут и письма отберут.

— Ишь, как засел, и полки на него не двинуть, предусмотрел все и конфидентов нашел, — усмехнулся Петр и задумался. Затем заговорил, но не быстро, по своему обыкновению, а медленно и рассудительно:

— Отписать нужно брату Августу — пусть вышлет царевича. Я объявлю Алексея мятежником и лишу его право наследования в пользу Петра Петровича. И пусть саксонец выгоняет его, а будет охрана малая, то Румянцев перехватит по дороге.

— Не думаю, государь, что Август решится — коронное войско небольшое, да и денег давно не плачено. Конфедерация снова может быть, и рокош затем — саксонские войска не помогут. Обманет тебя польский король, государь, ответит согласием, но ничего делать не станет. Отписки только писать — что царевич болен и от ран не отправился, и во имя человеколюбия он не сможет вот так просто отправить восвояси родственника цезаря.

— Да, император опять влезет в это дело — не верю я Карлу! Ладно — к лету полки соберем и сами придем!

— Убежит ведь…

— Все равно поймаю, не прощу! Наследования нынче лишу! Яко изменника, что российские пределы покинул и против державы, мне богом врученной, выступил с оружием в руках! Да, а что по другим делам скажешь, следствие провел уже?!

— Веду, государь, — Толстой протянул Петру несколько листков бумаги, и принялся обстоятельно докладывать:

— Виллим Монс пытан без жалости и установлено точно, что в те дни, за два месяца раньше, и месяцем позже, когда царственная ваша супруга понесла наследника Петра Петровича, сей преступник в окружении ее не находился. А был в Москве в имении своей сестры Матрены, статс-дамы супруги вашего величества, жены генерал-майора Балка. И проверял состояние драгунских полков расквартированных в тех местностях.

— Тогда не было, сейчас вполне могла быть, — недовольно буркнул Петр, но как показалось Толстому с немалым облегчением. Все же знание, что любимый ребенок именно твой сын, принесло царю немалое облегчение.

— Спрашивал жестоко, государь — только отмечено, что говорила с ним царица ласково, била веером, вот и все.

— Все заигрывают, Евины дочки, прошлое вспоминает. Так она веером привлекает, а я его кнутом отобью! А если надо, то кобелю топором отрублю то, что ему мешает! И что — иных грехов нет?! Не поверю — больно за него супруга и Меншиков просили!

— Много, государь, оттого и ласкова была ваша супруга, что не знала, что оный Виллим от вотчин ее наворовал более сорока тысяч рублей, а еще подношений взял на двенадцать тысяч. А еще дал ему светлейший князь семь тысяч за подряды в те вотчины, что ты государь, своей супруге великодушно отдал в управление, а она на Монса переложила.

— Так и знал — везде Алексашка отметился, то-то в глаза заглядывал, как пес — быть ему битым. Воровство как язва — но как без него жить, если все тащат, стоит чуть зазеваться. Монса бить кнутом, и перевести в драгунский полк с прежним чином — все сворованное отобрать, а если не хватит, то имение в казну отписать. И пусть служит, а не при дворе ошивается!

— А с девкой и колдуном как поступить?! Девка рябая на меня поносные слова сказала — царевич ее как злая собака искусал, а я как упырь кровь из нее кнутом выбиваю. Если бы она знала, что все такие жадные, то никогда бы эти рубли не попросила.

— Сними ее с дыбы, руки вставь и домой отправь, — засмеялся царь, было видно, что отсутствие супружеской измены его обрадовало. — Правду она сказала, жадные мы. Дай ей пять, нет десять рублей червонцами, отрез камки и отправь домой под охраной, а то знаю вас — деньги еще отберете. Да пусть драгуны ей обид не чинят — предупреди, что охальником все отрежут, и в скопцов превратят.

— Да кому она нужна такая страшная, государь?!

— Знамо кому, кто зверем стал! А что колдун?!

— Лопочет непонятное, какие то болотные кары насылать жаждет. Чтоб градам пустым быть, и в трясину погрузиться. Чухонец, одно слово…

— Ан нет, Петр Андреевич, с колдунами поступать жестко надо, согласно артикулам. Горбуна сего плешивого казнить — вырвать язык поганый, а потом отрубить голову. И сжечь на костре, а пепел развеять!

Глава 4

— Хороша у тебя банька, дядька, с дороги отмылся. Да и стол, я смотрю, шикарный накрыли — я такого давненько не видел, — Алексей ухмыльнулся, понимая, что сказать нужно было «никогда».

— Так пост ведь стоит, а он строгий, Рождественский. Но ты и твои драгуну вроде как служивые люди, да в дороге, так что приказал скоромное сготовить. Не пирогами же вас потчевать.

— А то и верно, — отозвался Алексей, окидывая взглядом великолепие — хватило бы на плутонг оголодавших драгун, а не на их двоих. Дядька правильно понял его взгляд и пожал плечами: