Обреченный странник

— Их высочество пока что наблюдал военные действия на полу собственного кабинета, расставляя оловянных солдатиков, — хохотнул Чоглоков, — вряд ли он лично сможет дать подобающую оценку русской армии.

Кураев заметил, как вспыхнули щеки наследника, но он, верно, привык к подобным дерзким высказываниям своего приближенного и смолчал или не счел нужным остановить его разглагольствования.

— Что с того, — высказал свое мнение граф Чернышев, — все мы когда–то занимались этим. Воnne chance! В добрый час, как говорили некогда древние римляне.

— Весьма возможно, — рассмеялся Чоглоков, — но мне, поверьте, смешно слушать, когда их высочество начинает высказываться насчет нашей армии. Вам, господа, то слышать впервой приходится, а мне каково, когда почти что каждый день одно и то же?

Кураев чуть улыбнулся, представив, как нелегко приходится русскому человеку выслушивать подобные высказывания.

— Не соблаговолят ли господа пройти со мной? — неожиданно хриплым голосом спросил Петр Федорович. И по тому, как он произнес эту фразу, можно было понять, сколь нелегко давалось ему самообладание.

— Конечно, — согласились офицеры, — как скажете, ваше высочество.

— А меня с собой господа не желают пригласить? — камергер явно не желал оставлять их в покое. — Может быть, Петр Федорович желают познакомиться с новыми дамами, что хотели бы составить ему общество? Знаете, наследник в последнее время стал большим охотником до их общества.

— Пошел вон, каналья! — уже не в силах сдержаться, выкрикнул великий князь, схватил со стола длинный арапник и замахнулся им на Чоглокова, но тот лишь рассмеялся и попятился из кабинета.

— Ухожу, ухожу, — расплылся он в улыбке, словно услышал в свой адрес комплимент, — но мы еще увидимся, не так ли?

— Быдло, — очень по–русски высказался Петр Федорович, когда камергер исчез. Он бросил арапник обратно на стол и в изнеможении опустился в кресло. — Придет мое время, все припомню!

— Как вы можете терпеть подобных людей подле себя? — изумился граф Чернышев.

— Государыня их ко мне приставила, то не моя воля.

— Но ведь вы можете попросить ее освободить вас от их общества.

— Другие окажутся не лучше, — буркнул Петр Федорович, став моментально флегматичным и неразговорчивым.

— Может, позволите мне проучить нахала? — спросил его Кураев. — Мне это не впервой. Думается, после этого у него пропадет охота вести себя подобным образом.

— Не стоит труда, но, в любом случае, спасибо, — слегка улыбнулся Петр Федорович, — они все тут меня ненавидят и считают, что могут обращаться со мной как с… — он попробовал подобрать нужное слово, но, не найдя, чуть махнул рукой и глубоко задумался.

— Ну, мы тогда позволим себе покинуть вас, — встал с кресла Чернышев.

— Да, конечно. Прошу меня простить, но мне что–то нынче не здоровится. Приглашаю вас навещать меня, может, времена изменятся к лучшему.

Уже на обратном пути они обменялись впечатлениями от увиденного, и Чернышев спросил Гаврилу Андреевича:

— Теперь вы сами смогли убедиться, сколь нездорова обстановка при малом дворе.

— Мне приходилось слышать о том и ранее, но подобного я и предположить не мог. Однако императрица наверняка в курсе дел.

— У императрицы есть еще Шуваловы, которые первыми докладывают ей обо всем и стремятся всячески очернить наследника.

— Зачем это им нужно?

— А сами–то как думаете?

— Неужели надеются, что государыня лишит его права престолонаследия?

— Всякое может быть, — неопределенно отозвался Чернышев, — не забывайте, в какое смутное время живем.

— Мне бы хотелось побывать при малом дворе еще раз. Насколько понимаю, цели нашего визита мы не достигли.

— Да, неудачно все вышло. Но если будете иметь встречу с канцлером, то, думается, вы в общих чертах дадите ему понять о нездоровой обстановке при малом дворе.

— Разве он сам не знает об этом?

— Наверняка, знает. Но медлит, как и многие, выжидает. А по Шуваловым надо бы именно сейчас ударить, свалить их. Так и передайте их сиятельству, что время не терпит….

Несколько дней затем у Кураева не выходила из головы последняя фраза Чернышева, и он расхаживал по комнате, меряя ее шагами, не зная, как поступить. Обращаться к канцлеру с предложением помочь в чем–то великому князю было просто нелепо. Кто он такой, чтоб обращаться к графу Бестужеву—Рюмину с чем–то подобным? Не будучи посвященным во все дела и помыслы канцлера, трудно предположить, чем может закончиться их разговор. Граф не из тех людей, которые ждут чьих–то советов. Нет, тут надо ждать случая и, если он представится, начать разговор.

И случай неожиданно выпал. Но совсем не с той стороны, с какой ожидал Гаврила Андреевич…

5

Ранним утром лакей разбудил Кураева со словами, что к нему в дом явился некий господин подозрительного вида, себя назвать не желает, а требует немедленно хозяина. Удивленный Гаврила Андреевич в халате вышел в прихожую, где увидел заиндевелого с мороза мужика в огромном тулупе и бараньей шапке на голове. У его ног лежал грязный, замызганный мешок, а сам ранний посетитель широко улыбался и издали еще закричал:

— А вот и я, ваше благородие! Не признаете?