Обреченный странник

Разогнувшись, Иван поглядел на него и, несмотря на боль, чуть не прыснул со смеху: лицо советника было все залито чернилами, кроме несуразного носа, из которого сочилась обильно кровь, которую он пытался унять, прикладывая ладонь. Лысый бергпробирер лежал, распластавшись, на полу и слегка постанывал.

— Ага, долго теперича будете меня вспоминать, — уже без всякой злобы проговорил Иван, — ведите, ребята, Ивана Зубарева, куда положено, обратился к солдатам, — на вас обиды не держу, служба у вас собачья: на кого велено, на того и тявкай. Только я бы на вашем месте немцам этим в жизни бы служить не смог.

— Но–но, не балуй, — подтолкнул его усатый солдат, — айда вперед. Да не вздумай от нас сбежать, а то уговаривать не стану. Стрельну — и пиши пропало…

Ивана привели в полицейский участок, где закрыли в караульном помещении вместе с какими–то бродягами и иными подозрительными оборванцами. На допрос вызвали лишь на следующий день, подробно все записали и перевели из участка в центральный острог, в темный полуподвал, где в тот же вечер кузнец прочно заковал его в ножные кандалы.

Лежа на соломе, Иван соображал, как можно выбраться отсюда, и решил, что без посторонней помощи ему это будет не под силу. Вспомнил о братьях Корнильевых, что не раз выручали, о поручике Кураеве, о графе Гендрикове, с которым познакомился год назад в Москве. Гаврила Андреевич должен был скоро вернуться из своей поездки, но как известить его? Может, он найдет способ помочь ему?

— В кости играть с нами станешь? — окликнул Зубарева угрюмого вида детина, заросший бородой до самых глаз.

— На что играть станем? — откликнулся Иван.

— Само собой, на интерес, — ответил, хмыкнув, тот. — У тебя деньги есть?

— Откуда? — соврал Иван, хотя деньги у него были припрятаны, зашитые в подкладку кафтана. В участке его особо не обыскивали, а потому он надеялся с помощью денег передать весточку на волю тому же Кураеву, если выпадет такой случай. — Нет денег.

— Тогда из одежи что–нибудь ставь. Вон шапка у тебя, кушак есть, предложил детина.

— Как тебя звать? — поинтересовался Иван, кидая перед собой лисью шапку, что мать справила ему всего лишь год назад.

— Вавила, — отозвался тот, ощупывая шапку. — А тебя? Будь по–твоему, Ванюша, — сунул он руку за пазуху, когда Зубарев назвал свое имя, — ставлю против твоей шапки шмат сала, — и плюхнул на солому увесистый кусок сала. Согласен?

— Как же я без шапки буду, коль проиграю вдруг? — поцарапал в затылке Иван под дружный смех сидевших вокруг других арестантов.

— Как раньше жил, так и дальше станешь, — отвечали ему.

— А может, сало у Вавилы выиграешь. Тогда и с шапкой будешь, и сальцем нас угостишь.

— Так будешь играть али как? — Вавила уже держал в руках деревянный стаканчик и потряхивал им, прислушиваясь, как погромыхивают внутри игральные кости.

— Давай, мечи, — хлопнул в ладоши Иван. — Где наша не пропадала!

Вавила выкинул кости, сосчитал, протянул стаканчик Зубареву. Тот долго тряс им, кинул на солому. Выходило на два очка больше, чем у его противника.

— До трех раз играем! — закричал Вавила.

— Шалишь, браток, мы так не сговаривались. Мое сало, — пододвинул он к себе шмат.

— Новичок выиграл, — зашумели вокруг них. — Дашь попробовать?

— Играем еще? — предложил Вавила почти просительно.

— Что ставишь? — поинтересовался Иван.

— Сапоги ставлю! — крикнул тот. — Другого боле ничего нет.

— Босым много не находишь, Вавила. И на работу не возьмут, — заголосили окружившие их плотным кольцом арестанты.

— На этот раз непременно выиграю, — упрямо затряс патлатой головой тот. Кидай ты первым.

Иван кинул, за ним Вавила… И опять Зубарев выиграл. Он неторопливо взял сапоги, подержал их некоторое время в руках, потом кинул обратно на солому, снисходительно улыбнулся:

— Возьми себе, а то обморозишься еще, помрешь.

— Не по закону так, — возразил тощий косоглазый арестант. — Ты, паря, наших правил не знаешь, а потому по–своему не вороти. Коль проиграл чего в кости или в карты, то обратно принимать нельзя, хоть и вернут тебе добром. Если ты пожелаешь, то Вавила должен выкупить сапоги у тебя.

— Как же он выкупит, когда у него денег все одно нет? — удивился Иван.

— Пущай песню споет али тебе прислуживает, как господину своему, цельный день. Тогда вы в расчете будете.

— Не умею я песен петь, — угрюмо отозвался Вавила.

— Тогда служи ему, — подсказал все тот же косоглазый.

— Это как?

— Обыкновенно: чего он тебе ни прикажет, то все и выполняй.

— Соглашайся, — подмигнув, шепнул ему Иван, — пущай по–ихнему будет.

— Согласен я, — ни на кого не глядя, отозвался Вавила.

— Все слышали? — поднял вверх руку косоглазый. — Все по закону должно быть, следите за Вавилой.

— За что попал сюда? — спросил Иван, когда они отошли в сторону от общего круга, чтобы поделить на всех шмат сала, что было встречено одобрительными криками всех сидевших в подвале.

— Беглый я, — просто ответил Вавила, — два года как от барина сбежал, хотел в Польшу к своим пробиться, а тут схватили. Теперь, поди, в Сибирь отправят.