Обреченный странник

— Сейчас, обскажу все как есть. Только приму чуть, а то башку ломит, словно стальной обруч на ней, — Ломоносов подошел к большому застекленному шкафу и вынул из него пузатый штоф с вином, налил почти полную стеклянную мензурку, которой он пользовался вместо стакана, и, блаженно зажмурившись, вылил все содержимое себе в рот. — Эх–ма! Хорошо пошла! Не желаете, ваше сиятельство?

— Уволь покорно, — сморщился Иван Иванович. — И тебе хватит, однако, уже.

— Сам знаю, когда хватит. У меня изнутри специальный механизм есть: как там громко скрипеть и щелкать начинает, то, значит, пора останавливаться. Точно говорю. Так о чем рассказывать, ваше сиятельство?

— Расскажи, как в историю угодил, что якобы по всей столице слухи уже ползут. Сам понимаешь, что, коль всем о покровительстве моем известно, то все это непременно и меня касается.

— Думал уже о том, — поскреб в затылке Ломоносов, — не дурак, понимаю, что вам тоже из–за этой дурацкой истории перепадет. А началось -то все проще простого, яйца выеденного не стоит. Пришла бумага из Сената, мол, по личному распоряжению государыни -императрицы требуется провесть пробы на серебро из руд, доставленных с Урала купецким сыном Иваном Зубаревым. Работы не ахти сколько, к тому же и плата за то солидная полагалась.

— Так, так, — задумчиво похлопал одной перчаткой о другую Шувалов. Значит, от государыни приказание сие исходило. Интересно. Дальше что?

— Сделал я эти пробы. Зубарев тот — парень ничего, только странный какой–то, мечтательный малый, будто и не от мира сего, приходил несколько раз, присутствовал при опытах моих. Я ему, как есть, все и сказал первому: имеется серебро в рудах твоих. Не во всех, но встречается. Особенно одна проба удачнее других оказалась: пять золотников серебра на пуд руды вышло из нее.

— В других пробах, значит, серебра и совсем не было? — поинтересовался Шувалов.

— Да как вам объяснить, ваше сиятельство, то дело тонкое. Вы уж простите меня, мужика неотесанного, но теорию свою на сей счет пересказывать не стану, одно скажу: еще искать надо руду в тех краях, чтоб на настоящую, богатую жилу натолкнуться. Смог бы сам туда поехать, то другое дело, а так, безнадежно взмахнул рукой академик и вновь направился к шкафу, но на полпути остановился, словно прислушался к чему, мотнул головой и слегка усмехнулся. Нет, вроде поскрипывать начало внутри, значит, пока что хватит, — и повернул обратно, так и не дойдя до шкафа.

— Потом–то что было? — поторопил его Шувалов, замечая, как легкое раздражение против Ломоносова начинает закипать в нем.

— А потом самое интересное и началось. Призвали меня в Берг–коллегию, и советник тамошний, Франц Иосифович Шлезинг, спрашивает: "Как так вышло, что у тебя, любезный, в отчете наличие серебра очень даже солидное указано, тогда как и в нашей коллегии, и на Монетном дворе и близехонько ничего не найдено?"

— Вот откуда ветер дует, — негромко произнес Шувалов, — теперь понятно…

— Что вам понятно? А я так ничегошеньки не понял. Какое мое дело, что у них за пробы вышли? Я бы их тоже мог спросить: "А почему вдруг у вас серебра в тех рудах не найдено?" Но ведь не спросил! А они по какому праву меня вдруг допрашивать решились?

— Только и всего? — с облегчением вздохнул Шувалов. — Ничего более? За этого самого… как его…

— Ивана Зубарева, — быстро подсказал Ломоносов.

— За Ивана Зубарева того не заступался?

— С чего мне за него вдруг заступаться? Не родня. Да и не совершил он ничего, чтоб заступничества от меня просить.

— А в сговоре с ним тебя кто обвинил?

— Да эти, — указал Михайла Васильевич на стену, — быстрехонько обо всем пронюхали и айда языки чесать. Мол, продался я за хорошие деньги, показал сибиряку тому наличие серебра в руде, чтоб он получил разрешение на разработку.

— Михайла Васильевич, скажи мне только честно: не мог тот Зубарев тебе пробы подменить? Может, иной кто заходил без тебя? Вспомни хорошенько, подумай.

— Да кому это надо? Как можно в руду серебро затолкать, то бы и младенец распознал сразу, коль не слепец. А я пока, слава Богу, зрячий, да и не малец. Нет, не могло такого быть. Никак не могло.

— Хорошо, успокоил. Верю тебе, что то все сговор, чтоб через тебя и меня задеть посильнее.

— Очень может быть. Вы, ваше сиятельство, человек, близкий к государыне, а потому каждый ткнуть пальцем может, то мне хорошо известно. Простите, коль в чем виноват.

— Нечего и извиняться, — направляясь к выходу, остановил его Шувалов, только попрошу тебя, Михайла Васильевич, ежели чего новое по сему делу узнаешь, то меня тут же извести. Договорились?

— Как не договориться, само собой разумеется, — Ломоносов икнул и искоса поглядел на стеклянный шкаф.

— И не пей больше, а то… — уже на ходу закончил Иван Иванович, но не счел нужным сообщить, что имел в виду, и вышел, оставив академика одного и в горестном раздумье.