Обреченный странник

Меж тем Иван постоянно оставался в страхе, что вдруг в слободу приедут солдаты с розыском, и на всякий случай подробно порасспросил своего хозяина, где и какие деревни находятся поблизости, узнал какие тропки и дороги ведут туда.

— А верстах в двадцати от нас генерал проживает, — разоткровенничался Рукавишников, видя, как Ивану интересны все подробности.

— Что за генерал? — на всякий случай спросил Иван, хотя ему не было никакого дела, кто бы там ни жил.

— Самой императрицы нашей ближайший родич, Иван Симонович Гендриков. Раз видел его в колясочке — красавец из себя!

— Гендриков? — переспросил Иван, чуть не выдав себя дрогнувшим голосом от подобного сообщения.

— А чего, знаком он тебе, что ли?

— Да откуда, — поспешил заверить мастера Зубарев, — слышал где–то, а так с чего мне с ним знакомство водить?

Уже через несколько дней после их разговора Иван выпросил у Рукавишникова лошадь и коляску, якобы для поездки в Москву, и отправился в имение Гендрикова, не имея ни малейшего представления, что он сообщит тому, если только удастся встретиться с генералом. Добравшись до загородной усадьбы двоюродного брата императрицы, с которым его познакомил в свое время поручик Кураев, Иван по дороге решил рассказать ему без утайки о своих злоключениях и попросить хотя бы совета, если не помощи. Памятуя о том, как граф собственноручно перевязывал ему рану, он решил, что вряд ли тот побежит доносить в полицию о беглом арестанте, не с руки графу такое.

При въезде в усадьбу Зубарева долго выспрашивали, кто он такой да по какому делу явился к графу, который, на его счастье, оказался как раз в имении. Ему не оставалось ничего другого, как отрекомендоваться знакомым поручика Кураева, после чего он был пропущен и проведен во внутренние покои барской усадьбы. Граф Гендриков вышел далеко не сразу, и Иван чуть было не задремал, ожидая его на мягком диванчике, стоявшем в прохладном углу под большим незнакомым растением, растущим в деревянной кадушке. Наконец, послышались быстрые шаги, и Иван Симонович вошел в приемную и цепко вгляделся в неожиданного посетителя.

— Чему обязан? — спросил он довольно холодно, не подавая руки, возможно, он уже успел забыть их мимолетную встречу, а может, и узнал, но не показывал вида.

— Зубарев я, Иван, — нескладно промямлил тот, вскакивая на ноги. — Не помните, ваше сиятельство?

— Что–то припоминаю, — чуть поморщился Гендриков, потирая руки, — но, может, вы объясните цель своего визита?

— Рану вы мою тогда лечили…. Вспомнили? — беспомощно развел руками Иван. — Меня тогда Ванька Каин шпагой чуть задел…

— Надеюсь, на сей раз вы в добром здравии и мне не придется вновь лечить вас? — сощурился в его сторону граф. — К тому же, знаете ли, я не лекарь и дипломов на сей счет не имею.

— Нет, что вы, ваше сиятельство, совершенно здоров. Только в остроге меня плетьми чуть попотчевали.

— Да что вы говорите? Значит, вы ко мне прямо из острога? Я вас правильно понял?

— Совершенно правильно. Убег я с острога дней десять как.

— Вы это серьезно? — тонкие губы графа сделались еще тоньше, и белесые брови поползли вверх.

— Не вру я, правда.

— И что вы от меня хотите? Хотите, чтоб спрятал? Простите, но беглых каторжников укрывать не намерен. Честь имею, — с этими словами он круто повернулся на каблуках и собрался уйти.

— Меня враги государыни оговорили, — бросился к нему Зубарев, попытавшись схватить за руку.

— Не может быть, — стряхнул с себя иванову пятерню граф, — у нашей государыни нет и не может быть врагов, то мне доподлинно известно.

— Есть! Еще какие враги! Аки волки алчные.

— Вы их, случаем, не в лесу встретили, пока ко мне добирались? Давненько я с ружьишком на охоту не хаживал, пора бы и поразвлечься.

— Пробы они мои подменили, — как утопающий, за спасительную ветку, схватился Иван, и сбивчиво прямо здесь, в приемной, принялся пересказывать графу о своих злоключениях и о деле с пробами руды. Как только он помянул Ломоносова, лицо Ивана Симоновича, бывшее до того скучным, если не сказать большего, вдруг переменилось, и он с интересом спросил:

— А Михайла Васильевич как в вашем деле замешен? Неужели и до него добрались?

Иван разъяснил и это. Гендриков несколько смягчился и пригласил его пройти в гостиную, куда затем подали скромный ужин и графин красного вина. Граф поинтересовался, знает ли Кураев о том положении, в котором очутился Зубарев, и пообещал уведомить его письмом.

— Премного вам благодарен, — кинулся кланяться ему Иван, — вовек доброты вашей не забуду.

— Доброты в том особой не вижу и вам бы советовал поменьше на нее, доброту, полагаться. Люди по своей сущности мало отличаются, от тех же волков, как вы смели заметить. У нас с поручиком свои отношения. Признаюсь, я до сих пор в долгу перед ним. Как вы думаете, он обрадуется, узнав, что вы здесь?

— Вряд ли, — чуть поразмыслив, вздохнул Иван, — он и так который раз из беды меня выручает, поди, надоело уже…