Обреченный. Трое из Утренней Звезды

– Уйдете из замка ночью, – проговорил он. – После третьей стражи, не раньше. И до сумерек лучше не покидать своей комнаты. И будь начеку: амулет, разрешающий войти в графские покои, не так-то сложно раздобыть – это, кстати, одна из причин, по которой тебе нежелательно оставаться в замке. Ты ведь доверял этому Гагу?

– Как и любому из братьев-Егерей, – вздохнул Эвин. – Как самому себе…

– Вот видишь… Так, что еще? Охрану… охрану у твоей комнаты, пожалуй, лучше не выставлять. Ни к чему давать знать злоумышленникам, что мы обеспокоены твоей безопасностью. А вот у входов в графские покои я караулы удвою, пусть проверяют каждого, кто сюда направляется – это вполне нормально накануне праздника. Ну что ж… – сэр Альва приобнял племянника за плечи, серьезно покивал ему. – Встретимся завтра на торжественной церемонии. Обещай же мне, мальчик мой, это!

– Обещаю, – сказал юноша.

– Ты всегда выполняешь свои обещания, – удовлетворенно кивнул граф, хлопнул еще раз Эвина по плечу и вышел.

Оставшись в одиночестве, юноша проделал два шатких шага к кровати и опустился на нее. Шагов графа и его стражей уже не было слышно. Тихо было в комнате, тихо было в коридоре, тихо было в замке Утренняя Звезда. И почему-то показалась юноше эта тишина не обычной, а напряженной, что-то предвещающей – так смолкают птицы и звери перед грозовым ливнем, так затихают деревья и трава.

И снова воспоминания о жизни в Красном лесу нахлынули на него.

Глава 5

Эвин сидел под деревом, натягивал новую тетиву взамен истрепавшейся старой, когда услышал это. С недалекой опушки доносились голоса. Три голоса: два мужских – грубых, сладострастно взлаивающих. И женский, отчаянный, надтреснуто-безнадежный. Похоже было, что трое на опушке жестоко бранились, а то и дрались… Эвин услышал эту перебранку издалека. Уж очень она резко дисгармонировала с обычными лесными ладными перепевами, которые он приноровился понимать так же ясно, как людскую речь.

Уже второй год Эвин жил в лесу с Дедушкой. Он не просто сдружился со стариком, он практически сроднился с ним. И, конечно, многому от него научился. Несмотря на малый возраст (ему шел уже девятый год), он мог сутками бродить один по Дедушкиному лесу, ничего не боясь и ни в чем не испытывая неудобств.

А старик все реже и реже составлял ему компанию. Какая-то хворь точила Дедушку последние полгода: он почти ничего не ел, только пил воду, мало и неохотно говорил… А то вдруг случались с ним странные припадки: он вдруг застывал на одном месте, раскинув руки ладонями вверх, подняв застывшие глаза к небу – и стоял так сутки, а то и больше. Неподвижный и безмолвный, он очень походил на сухое древнее дерево с двумя сохранившимися ветвями, и на голову ему, в косматую неизменную шапку, садились птицы, как в гнездо.

В общем, скверное что-то творилось со стариком. Эвин, конечно, спрашивал: что, мол, такое? Как называется эта болезнь? Какое лекарство от нее есть?

– Какое лекарство может быть от старости? – пожимал плечами отошедший от очередного припадка Дедушка. – Разве что только смерть…

– А ты… очень старый? – спрашивал Эвин, пытаясь детским своим умом постигнуть истинный смысл этих далеких слов «старость», «смерть».

– Очень.

– Сколько тебе лет, сто?

– Больше, – не задумываясь, отвечал Дедушка.

– Полтораста?

– Больше…

– Ну сколько же? – недоумевал Эвин по поводу, как это так – не знать, сколько тебе лет. – Двести?

– Не помню, юный господин. Как раз после двухсот я считать перестал. Надоело.

– А разве люди по столько лет живут?

– Нет, не живут.

– Так ты, что же, получается, не человек?

– А ты, юный господин, кого перед собой видишь? Белку? Жука-светляка? Или головастика озерного?

– Не… Тебя. Человека.

– Ну, значит, я и есть тот, кого во мне видят – человек.

– Но ведь люди по полтораста лет не живут?

– Знамо дело, не живут.

– То есть выходит, ты все-таки не человек?

– Выходит, что не человек…

– Да кто же тогда?

– А кого ты перед собой видишь, юный господин?

– Тьфу ты, опять снова-здорово! Я вижу… Постой… А сам себя ты кем видишь?

– А вот это ты в точку спросил. Только дело в том, юный господин, что такое сплошь и рядом бывает: мы себя видим одними, а окружающие – совсем другими. Оттого и не понимаем друг друга…

Серьезно Дедушка говорил в тот момент или намеренно запутывал, Эвин тогда так и не смог понять. Но он четко знал одно: старик никогда зря языком не треплет. Даже если и скажет какую-нибудь очевидную нелепицу, все равно спустя какое-то время становится понятно, что он имел в виду.

Эти последние полгода Эвин с грустью вспоминал дни, когда старик был в силе, часто смеялся, беспрестанно рассказывал, объяснял и обучал, раскрывая мир перед ним, как освобождают цветок от лепестков до самой сокровенной сердцевины… И нередко мальчику казалось, что его настоящая жизнь – вот она, здесь, она только началась в Дедушкином лесу, а то, что было раньше – было словно как и не по правде, было только подготовкой к настоящей жизни.