Обречены воевать

По завершении холодной войны многие ожидали, что заново объединившаяся Германия вернется к былым гегемонистским амбициям. Ожидания оправдались в том, что Германия вновь обрела политическое и экономическое могущество в Европе, но ее возвышение на сей раз происходило в значительной степени позитивно. Осознание того, что «ловушка Фукидида» ранее заманивала их страну в пропасть, побудило немецких лидеров искать новые способы утверждения силы и распространения влияния: через общий экономический порядок, а не через насильственное господство.

Когда канцлер ФРГ Гельмут Коль продавил воссоединение Германии по завершении холодной войны, лидеры статусных держав Европы – Великобритании и Франции – не одобрили перспективу нового появления могущественной Германии. Для многих стратегов разделение Германии по итогам Второй мировой войны являлось надежным решением «германской проблемы», которая стала причиной двух мировых войн. Тройная миссия НАТО в Европе, что неоднократно повторялось, заключалась в том, чтобы «отпугнуть Советы, привлечь американцев и подчинить немцев»[915].

Британские и французские опасения были вполне понятны: объединенная Германия оказывалась самой густонаселенной страной Западной Европы и самой крепкой ее экономикой. Потому-то французский посол в Германии в 1989 году утверждал, что воссоединение «приведет к рождению Европы, где будет доминировать Германия, чего никто не хочет, ни на Востоке, ни на Западе»[916]. Британский премьер-министр Маргарет Тэтчер высказала еще большую озабоченность, поделившись с президентом Джорджем Г. Бушем своими страхами: «Немцы получат миром то, чего Гитлер не смог взять войной»[917]. Чтобы отвести эту потенциальную угрозу, Тэтчер и президент Франции Франсуа Миттеран стали обсуждать возможность укрепления альянса между Великобританией и Францией. Миттеран, например, рассматривал «двустороннее военное и даже ядерное сотрудничество с Великобританией как противовес Германии»[918]. По словам бывшего дипломата и ученого Филиппа Зеликова и бывшего государственного секретаря США Кондолизы Райс, «европейцы, особенно французы, считали, что любое возрождение власти Германии должно идти рука об руку с созданием общеевропейских структур, которые помешают немецкому государству угрожать Франции»[919].

Как и предвидели европейские лидеры, Германия действительно смогла добиться лидирующего экономического и политического положения в Европе, заполнив собой тот вакуум, который остался после распада СССР. Однако, сколь ни парадоксально, это возрождение происходило мирным путем. С течением времени оно даже получило поддержку Великобритании и Франции. Как же вышло, что, если процитировать недавнюю реплику Генри Киссинджера, «спустя семьдесят лет после победы над немецкими претензиями на господство в Европе победители умоляют, в основном по экономическим причинам, чтобы Германия возглавила Европу»?[920]

Мирное возвышение Германии объясняется прежде всего ее стратегией опровержения подозрений европейцев за счет налаживания реального сотрудничества и укрепления взаимосвязей с бывшими противниками. А главное то, что немецкие лидеры сознательно предпочли не восстанавливать военное могущество, соизмеримое с экономической мощью страны.

Этот новый путь стал особенно очевидным, когда Германия достигла экономической гегемонии и сделалась доминирующим игроком на интегрированных рынках Европы, а также базирующегося во Франкфурте европейского Центрального банка. Как отмечает бывший министр торговли Великобритании Стивен Грин, Германия использует свою власть главным образом для определения политэкономии Европы: «Ни разу Германия не выказывала желания играть какую-либо стратегическую роль в международных делах такого рода, какие британцы и французы считают само собой разумеющимися»[921]. Стратегия интеграции, как пишет исследователь международных отношений Хельга Хафтендорн, «должна компенсировать для Германии прибыли во власти и суверенитете за счет обозначения важности интеграции этого потенциала в новую Европу, создания европеизированной Германии», а не онемеченной Европы»[922].