Обречённая

– Ава тут вообще при чем? И ей уже семнадцать.

– Не важно. Кто-то должен за ней приглядывать.

Почему он вдруг упомянул Аву?

– Ава получила повышенную стипендию и поэтому переехала в пансион. – Он не отвечает, но тут меня озаряет: – Школа тут ни при чем, правда? Это сделал ты.

– Можешь не благодарить.

– Но, пап… почему ты даже не спросил и ничего не сказал?

– Кто-то должен за ней приглядывать. И за тобой тоже.

Приглядывать за ней? Но действительно ли это делается ради самой Авы? По какой-то причине он не захотел оставлять ее в нашей доме, поэтому потянул за ниточки. Может быть, она и сама этого хотела, но кто дал папе право решать за других людей, не спросив их мнения?

Так он всегда поступал со мной.

Я смотрю в его глаза и вижу неприятное отражение. Беспомощная девочка, не способная принимать решения или позаботиться о себе.

Он ошибается.

Я поднялась, прошла к двери. Первое решение. Захлопнула дверь за собой – второе.

Я вернулась в комнату, каждый шаг – это только мой выбор. Я больше не стану делать то, что он хочет.

Открыв дверь в комнату, я столкнулась с темнотой. Кажется, я оставляла свет включенным.

Я щелкнула выключателем и закрыла дверь. Но не успела сделать и пары шагов, когда заметила кое-что.

На столе лежит мой пропавший телефон.

Я замерла как вкопанная, волосы зашевелились на затылке. Как он сюда попал? Едва дыша я торопливо огляделась, проверила шкафы, занавески – все укромные уголки.

Никого.

Я заперла дверь.

Откуда телефон взялся на столе? И никакой записки – если бы его нашли и принесли в комнату, то обязательно бы оставили записку. И совершенно непонятно, как он тут вообще оказался.

По крайней мере, завтра будет что сдавать.

Я включила телефон и убедилась, что договор на связь тоже аннулирован. Нет сети.

Я зашла в альбом, чтобы удалить фотографии…

Но их не оказалось. Удалены.

Исчезли вообще все фотографии, а не только последние.

Растворились.

А раз аккаунт заблокирован, то и в облаке ничего не сохранилось.

Я села на кровать и закуталась в одеяло.

Новое правительство, новые меры. Пропавшие журналисты. Жестокий ответ на протесты. Виселица. А теперь и телефон вернулся, но без фотографий, которые показывали без прикрас жестокость полиции, армии и лордеров.

А по другую сторону Лукас со своим вопросом.

Все эти события сбивали меня с толку, но теперь все прояснилось. Больше не нужно проводить границы, решать, что хорошо, а что плохо. Я уже и так знаю.

В любом случае в этом деле с Лукасом нужно идти до конца. Кто-то – Коулсон? – брал мой телефон, видел фотографии, удалил их. Я уже завязла по уши.

Я взяла планшет. Разумеется, сим-карта уже не работает, но я могу использовать вай-фай.

Я пишу Лукасу всего одно-единственное слово.

Да.

15. Ава

Первым делом утром в понедельник проводится общешкольное собрание, обычно такое бывает только в начале и конце учебного года. В холле яблоку негде упасть.

Присутствуют здесь и правительственные агенты в серых костюмах, но они молчат. Говорит только директор, но она будто читает заготовленную речь, а я никогда прежде не видела, чтобы она так делала.

Она запинается – явно писала речь не сама. Наверное, ей передали уже заготовленные слова и велели прочитать перед всеми.

Она кратко изложила новые правила для учениц, не достигших шестнадцати лет, и рассказала о других изменениях, коснувшихся старшеклассниц, в том числе и меня. Сегодня нам выдадут новые удостоверения, которые придется постоянно носить на шее: красные достанутся тем, кто младше шестнадцати, а синие – тем, кто старше. Отличников, кому уже исполнилось восемнадцать, это не коснется.

Агенты в серых костюмах, кажется, вовсе не слушают. Изучающими взглядами они скользят по лицам собравшихся. То и дело один из них спрашивает что-то у заместителя директора, которая стоит неподалеку. Она отвечает, и он делает пометки. Как будто записывает имена.

В комнате набилось полно народу, но стоит тишина, только звучит голос директора. Раздается кашель, и он кажется оглушительным.

Наконец мы разбиваемся по классам и шеренгой тянемся к выходу. В дверях младшие сдают телефоны, их имена сверяют со списком, так что приходится ждать.

Сэм идет к выходу вместе со своими одногодками. Даже издалека я вижу – с ней что-то не так, будто она всю ночь не спала. Ее телефон забирают, отмечают в списке, и она скрывается за двустворчатыми дверями.

Нам не нужно сдавать телефоны, поэтому, когда доходит очередь, мы быстро выходим из зала, хотя все равно приходится растягиваться шеренгой и проходить мимо правительственных агентов. Они оценивающе разглядывают каждую ученицу, словно одним взглядом могут выявить опасного преступника – например, того, кто способен мыслить независимо. На всякий случай я заставляю себя опустить взгляд.

Позже нас группами заводят в зал, чтобы оформить новые пропуска. Для этого нужна не только фотография. У нас снимают отпечатки пальцев, сканируют сетчатку. А еще забирают слюну, наверное, для ДНК-теста. Сначала меня это приводит в ярость: какое право имеют они собирать обо мне, обо всех нас, такие данные? Но я тут же одергиваю себя. Не выделяйся из толпы.