Обречённые на мытарства

– В общем, решила я устроить праздник подонку. Пусть, думаю, порадуется напоследок. Будет о чём вспомнить потом в аду, – Нинка скривилась в горькой усмешке. – Накрываю на стол, а сама все детали убийства продумываю. И получилось у меня всё, как задумала. Переступил он порог вечером и обомлел: стол накрыт по-праздничному, посредине бутыль с самогоном стоит. «Откуда такое богатство и по какому поводу гуляем?» – спрашивает он и смотрит на меня с недоверием. А я ему отвечаю весело так, непринуждённо: «В знак примирения, Максим Елисеевич. Осознала я, что должна покориться вам и быть благодарной. Вот и решила устроить вечер примирения да покаяния. Чтобы жить дальше под одной крышей в мире и согласии». Сели мы с ним за стол, я и пустилась расхваливать его на все лады, а сама подливаю самогон ему в кружку, уговариваю выпить ещё. Он и расквасился, даже руки мне целовал, а потом уснул за столом. Сердце моё в этот момент заколотилось так сильно и гулко, будто собралось пробить отверстие в рёбрах, да выпрыгнуть наружу. Только вот от чего оно колотилось – непонятно по сей день: то ли от страха, то ли от радости. Одним словом, порешила я его тут же, прямо за столом. Без промедления. Боялась, что он может проснуться и все мои старания уйдут насмарку. Набросила полотенце на шею и стянула с такой силой, что руки онемели. Держала долго, чтобы наверняка, значит… Потом погрузила тело на санки, отвезла на реку и спустила в прорубь…

Последние слова дались Нинке с большим трудом, она произнесла их уже на выдохе и каким-то странным хриплым полушёпотом. Потом вдохнула полной грудью, словно освободилась, наконец, от непосильной ноши, и опасливо покосилась на Василису.

Прошло не менее минуты, прежде чем Нинка спросила с надеждой в голосе:

– Ты ведь не сдашь меня милиции?

Василиса задумалась, не спешила с ответом. «Вот ведь как случается в жизни, – мелькнула у неё мысль. – Один человек невиновен, но многие годы вынужден провести в тюрьме. Другой же совершил убийство и остаётся на свободе. Справедливо ли? Кто вершит судьбами людей? Кому следует адресовать вопрос?»

– Мне это, Нина, ни к чему. Не бойся, – успокоила Василиса подругу. – Думаю, твой насильник получил по заслугам. Да ты и сама себя наказала, казнишься содеянным до сих пор.

– Правда? – обрадовалась Нинка.

– Правда. Хладнокровный убийца не мучается совестью. Думаешь, этот подлец Максим, если бы убил тебя, стал казнить себя, как делаешь это ты, поруганная им?

– Нет, конечно.

– Ну, вот, и не переживай больше. Рассказала мне об этом, облегчила свою душу и будет с тебя. Утри слезы и постарайся забыть.

– Спасибо, Васска, – хлюпнула носом Нинка. – А насчёт казни ты права. Мучилась я все эти годы, ой как мучилась. Снился мне этот гад постоянно, думала с ума сойду. Один раз собралась даже явиться в милицию с повинной, да Захар Егорович запретил. Приснился он мне и приказал молчать. Я так и поступила. Когда становилось особенно невмоготу – доставала иконку и молилась. Я ведь не перестала верить в бога.

– Скажи, а следователь допрашивал тебя? – поинтересовалась Василиса, будто пропустив мимо ушей признание Нинки о приверженности к религии.

– А как же! Только он наведался в тайгу спустя две недели, когда этот подонок не появился в лесничестве в обозначенную дату. Его потеряли, стали искать. Сначала пришёл ко мне человек из лесничества, спросил, куда подевался лесник, и только после него заявился следователь. Тот же самый, который расследовал убийство Захара Егоровича.

– И что ты ему рассказала?

– Сказала, что ничего не знаю. Ушёл Максим Елисеевич в лес и не вернулся. Думала, в городе остался, мало ли что? У него там квартира сохранилась. Он мне не отец, я ему не дочь, особо не общались. В общем, наговорила следователю с три короба. Сама поразилась, откуда слова брались и с языка слетали. Следователь смотрел на меня очень пристально, будто факелом водил перед лицом – меня аж в жар бросало. Я врала впервые в жизни, и боялась, что он догадается. Но ничего, обошлось. В тот день, когда я… когда это произошло, поднялась пурга и все следы замело. Потом ещё мело несколько дней. Тропу к проруби замело, она потом замёрзла, я прорубила её в другом месте.

– Перезимовала одна, или нового лесника прислали?

– Следователь сказал, чтобы я не испытывала свою судьбу и отправлялась немедленно в город.

– Двух лесников не стало. Одного убили, и второго, похоже, тоже, сказал следователь. – Не хочу, чтобы и ты вслед за ними отправилась на тот свет.

Он на лошади приехал. Посадил меня в сани и увёз в город, устроил в бригаду путейцев ученицей. Так вот я здесь и тружусь по сей день.

Нинка умолкла надолго и смотрела в чёрную пустоту окна. На улице уже давно стояла темень, а они вдвоём продолжали сидеть за столом прижавшись друг к дружке, не шевелясь, и не зажигая огня. Свет сочился из коридора узкой полоской под дверью и разбавлял комнатные сумерки. Этого было достаточно, чтобы различать лицо друг друга.

– О чём ты сейчас думаешь? – спросила Нинка.

– Не поверишь, – отозвалась Василиса. – Размышляю о месте человека в жизни.