Обречённые. Том 1

Вспомнилось: их всех просто вышвырнули умирать, слишком трусливые, чтобы казнить и взять на себя хоть какую-то ответственность. Они же и обеспечили безнаказанность тем, кто ездит в Зону охотиться. Если без лицемерия: убивать безоружных, ничего им не сделавших мутантов. Такой контакт с мутантами не просто разрешён, это как бы даже героизм и подвиг во имя Свободного Мира. Разумеется, не бесплатно — всё должно приносить прибыль. И неважно, что у него два глаза, две руки и так далее. Охотники, попадись он в прорезь прицела, пристрелят с такой же лёгкостью, как любого подкупольца. Ради забавы, как Забойщика и остальных. Значит, они на одной стороне. Он и она — оба мутанты Подкуполья. Почти соотечественники…

— Смелее, — произнесла она, и хотя не понимала причину колебаний Мэтхена, женским чутьём уловила: что-то не так. — Или я тебе не нравлюсь?

Здесь таких проблем не возникало: будь у тебя хоть руки, хоть клешни, хоть ласты, да хоть всё вместе — если как мужик чего-то стоишь, без бабы не останешься. Как ей объяснить, не обидев? И… нужно ли объяснять? Мысли бились под черепной коробкой, как пойманная с помощью куртки крыса. Разговор помогал осознать то, что Мэтхен не мог понять даже Там.

В Забарьерье он не ладил с прекрасным полом. Все казались ненастоящими, как искусно сделанные роботы. Всем чего-то от него хотелось, каждая пыталась переделать под себя, не желая принять такого, как есть. И интересовал-то их, подозревал Мэтхен, не он сам, а старинный домик на окраине Эдинбурга и старый, теперь уже раритетный «Опель» и кредитка, на которую поступил грант на исследования и гонорар от изданной монографии. Некоторым нужно меньше — зачёт по курсовой или по спецкурсу. Правда, и обещали за такое лишь парочку жарких ночей, не больше. Самое интересное, они считали это не просто нормальным — а единственно верным. Что можно принять человека, как есть, именно человека, а не деньги или положение в обществе, и в ответ получить лишь любовь и верность — о таком они не подозревали. Нерыночно как-то, наверное, решили бы они.

Эири не интересовали ни счета, ни квартира в Эдинбурге, ни помощь в защите диплома. Вряд ли она знала об этих вещах, а всё, что доступно жителю Подкуполья, у неё было. Её выбор диктовался чувством и интересом к нему, как человеку — и больше ничем. Он тоже был свободен в выборе — как никогда не был Там. А она… Она была той, кого не хватало в Свободном мире.

Мэтхен не ответил. Ответили руки, притянувшие девушку к себе, ответили губы, прильнувшие к живой, тёплой и мягкой бронзе её рта. Целовалась она второй раз в жизни, но недостаток умения компенсировали страсть. Призрачно-серебристые веки в истоме прикрыли золотые глаза. Руки Мэтхена скользили по тёплой и мягкой, как у обыкновенной женщины, груди. Потом по лопаткам, нащупывая застёжки комбинезона… Руки Эири, такие же живые и тёплые, были заняты тем же. Лёгкий запах живого металла, исходивший от её волос, возбуждал лучше самых дорогих духов…

— Пойдём, — шепнула она. — Я знаю местечко…

«Местечком» оказались две потрескавшиеся бетонные плиты и вставшая на них буквой «П» третья. Под ними разместились импровизированные нары из железной двери и набросанного сверху относительно чистого тряпья. Не ахти какое брачное ложе, но уже то, что нет вездесущей слизи — не гут даже, а сразу супер гут. Поверх тряпья легли комбинезоны, поверх них — Эири, и сверху — Эрхард-Эдик. Дальше память отступила, расплавившись в круговороте рук, губ, волос: Мэтхен не помнил, как вошёл в неё, и когда пришла кульминация, он не остановился, а окончательно отпустил себя на волю. С тихим вздохом оба окончили танец любви — и распластались на ложе посреди неприглядных развалин. Со сладким, клейким звуком слились в завершающем поцелуе губы — будто скрепили союз двух тел и душ Большой Печатью Любви.

Сейчас в мире не было существ счастливее — ни по ту сторону Купола, ни по эту.

Он лежал со счастливой улыбкой, лениво поглаживая девичье бедро и прикрыв глаза прядкой её волос. Так казалось, что нет ни запустения, ни чёрной слизи, ни ползущих прямо по земле клочьев свинцового смога — Подкуполье брало своё. Именно Подкуполье: он больше не мог называть его Резервацией. Резервация — что-то дикое, убогое, вырождающееся, обречённое. Но Подкуполье стало домом. Кто согласится признать свой дом грязной клоакой?

— Эдик, — голос Эири сонный и хрипловатый, в нём слышны отзвуки пережитой страсти. — Родится ребёнок — как назовём?

— Придумаем, — беспечно произнёс Мэтхен. — Когда родится, тогда и придумаем.

— А если не успеем? — Эири была серьёзна, и Мэтхену это не нравилось. Ну как можно быть серьёзной и хмуриться в такой момент?

— Успеем, — махнул он рукой. — Вся жизнь впереди.

Он потянулся к девичьему телу руками и губами. И случилось маленькое чудо: на губах Эири снова заиграла улыбка, девушка прильнула к нему со всей новооткрытой страстью.

И всё повторилось. А потом снова и снова — до полного опустошения…