Обречённый на любовь

— Прощайте! — сказал Калинов. — С вами было очень приятно побеседовать. Вы очень разговорчивый человек. Полагаю, во времена социальных потрясений из вас получился бы превосходнейший оратор.

Лихо взмахнуло рукой и растаяло. Растаяла и гостиница. Вокруг снова размахнулся лес, населенный незнакомыми деревьями, а перед глазами болталась «Вифлеемская звезда».

Игрища тинэйджеров продолжались.

Бессмысленная скачка длилась до самого обеда. Проносились мимо деревья, палило солнце, клубилась столбом пыль, убегала вперед путеводная звезда. И здорово ныла задница…

Поэтому, когда на обочине возник Джос, Калинов даже обрадовался. В продолжение скачки он через каждые полчаса представлял себе джамп-кабину, такую прохладную, такую знакомую, такую родную… И всякий раз убеждался, что Дримленд не собирается выполнять его желания.

Карман Джоса сегодня вновь играл роль скатерти-самобранки. Когда голод был утолен, Калинов спросил:

— Послушайте, Джос! Как долго еще это будет продолжаться? Вчера я шел пешком, сегодня скачу на лошади. Куда?

Джос улыбнулся:

— Вчера ты шел, сегодня скачешь, а завтра, может быть, полетишь на крыльях.

— Но КУДА?

Джос пожал плечами:

— Этого я не знаю. Тебе виднее.

Калинов стал закипать. В конце концов, он — солидный человек, не мальчишка какой-нибудь, чтобы его водили за нос.

— Послушайте, Джос! — сказал он. — Если вы не перестанете водить меня за нос, я вам по шее накостыляю.

— Боюсь, это будет несколько сложновато. — Джос не переставал улыбаться. — Боюсь, руки у тебя коротковаты…

— Ничего, дотянусь. — Калинов понимал, что его подначивают, но уже не способен был сдерживаться. — Работа такая, кое-чему меня научила.

— Здесь не твой кабинет, командир!

Это было уже издевательство. Калинов изобразил все профессионально. Сделал шаг вперед, вложил в удар тяжесть тела. Запоздало подумал: «Не сломать бы челюсть парню!..»

И промахнулся: Джоса перед ним уже не было. Не было его и позади. Лишь медленно таял в воздухе добродушный смех, да откуда-то донеслись слова:

— Вот это мне уже нравится. Indifferens nihil est.[15]

Ну и черт с вами, подумал Калинов. Все равно я больше никуда не двинусь. Пойди туда не знаю куда, найди то не знаю что. Не пойду и искать не буду. С места не сдвинусь, пока не объясните, куда вы меня заманиваете!

Он перебрался через придорожную канаву, туда, где неторопливо похрупывал свежей травой привязанный к дереву конь. Отыскал небольшой пригорок и улегся. Закрыл глаза.

Стало хорошо. Шуршала листва на деревьях, хрупал конь, ветерок овевал лицо.

Вот так и буду лежать, пока не выпустите меня отсюда. У меня беременная жена дома осталась, с ума там сойдет…

И тут под ним вздыбилась земля. И пришлось сделать шаг, чтобы не покатиться кубарем, а потом другой, третий… Заржал призывно конь. Он уже стоял на дороге и нетерпеливо бил копытом. А на севере плясала в небе «Вифлеемская звезда».

— Ну и черт с вами! — сказал Калинов вслух.

Вторая половина дня была похожа на стекающий с ложки в стакан сироп. Тягучая, бесконечная, унылая. Унылые деревья, уныло прыгающая перед носом синяя тень, унылые мысли… «Куда скачу? Зачем?..» Молчание… «Что им от меня нужно?..» Молчание… «Скоро ли кончится дорога?..» Молчание… И те же самые мысли по-новой…

А потом вдруг наступил вечер, и лес, как и вчера, неожиданно кончился. Но не было ни холмов, ни реки между ними, ни Аничкова моста. А вот гостиница была. Двухэтажная, та же, что и сутки назад. Кажется, я целый день бежал по кругу, подумал Калинов. Хотя солнце все время оказывалось позади.

Бег по кругу продолжался. Снова пришлось колотить в двери молотком. Появившееся Лихо сделало вид, что не узнало старого знакомца. А может, и в самом деле не узнало. А может, и Лихо было не вчерашнее. Тем не менее, снова касса жевала кредитку Калинова, пытаясь уличить его в неплатежеспособности, снова вели гостя по коридору и снова привели в его собственную холостяцкую квартиру. Единственное отличие — сегодня пришлось платить еще и за постой коня. За постой и за кормежку… Да и себе ужин заказал. Для разнообразия…

Тягомотина эта уже перестала его раздражать. Ему вдруг пришло в голову, что он сам гонит себя по кругу. А все остальные лишь исполняют расписанные им, Калиновым, роли. И чтобы привлечь к надоевшему спектаклю внимание пресыщенных зрителей, надо бы режиссеру чуть-чуть закатать рукава… Не ограничивать изменения заказом ужина.

И потому, когда за стеной Вита и Зяблик вновь начали любить друг друга, он не стал делать вид, что это его не касается. Он тихо встал, тихо вышел в коридор и вышиб дверь в соседнем номере.

Он успел заметить разметавшиеся на подушке рыжие волосы, успел увидеть обнаженное тело, застывшее в знакомой позе на белоснежных простынях, успел услышать испуганный возглас. А потом ударом сзади ему развалили надвое череп…

Очнулся он в своем номере. За стеной было тихо, а вот где-то на улице вовсю заливался горластый петух. Надо полагать, разгонял по углам нечистую силу. Или будил своих кур…