Обрести бессмертие

— Моя компания выпускает оборудование для биомедицинских обследований. Мы разработали прототип нового сверхчувствительного энцефалографа. Вы знаете, что такое ЭЭГ?

— Регистратор мозговых волн. — Лицо миссис Феннелл ничего не выражало; Чон сообщил ему, что она перенесла несколько микроинсультов. Но ее глаза улыбались. — Нельзя провести в больницах столько времени, сколько довелось мне, и ничего нового не узнать.

Питер хмыкнул.

— Этот специальный регистратор мозговых волн куда более чувствителен, чем обычные, которые есть в этой больнице. Мне бы хотелось записать, ну…

— Вы хотите записать мою смерть, да?

— Простите, мне не хотелось быть бесчувственным.

— Вы и не были. А почему вы хотите записать мою смерть?

— Ну видите ли, в настоящее время нет способа, позволяющего абсолютно точно установить, в какой момент мозг окончательно перестает работать. Этот новый прибор должен со стопроцентной гарантией определить момент смерти.

— Разве это кого-нибудь интересует? У меня нет родственников.

— Видите ли, часто тела держат подключенными к системе жизнеобеспечения просто потому, что мы не знаем, умер человек на самом деле или жив. Я пытаюсь предложить не просто юридическую констатацию смерти, а подлинную — позволяющую однозначно ответить на вопрос: перед нами живой человек или он уже мертв?

— И чем это может помочь людям? — поинтересовалась она. По ее тону было ясно, что именно это для нее самое важное.

— Облегчит трансплантацию органов.

Она покачала головой:

— Никому мои органы не нужны.

Питер улыбнулся:

— Наверно, вы правы. Но однажды мой прибор сможет гарантировать, что мы по ошибке не берем органы у живых людей. Он также будет полезен в отделениях скорой помощи и на месте происшествия при несчастных случаях. Ведь сейчас попытки спасти пациента очень часто прекращают раньше времени.

Миссис Феннелл немного подумала, затем сказала:

— Ведь вам на самом деле вовсе не требовалось мое согласие, правда? Вы просто могли взять и подключить меня к вашему прибору. Просто сказать, что это нужно для обычного обследования. Врачи сплошь и рядом не объясняют, что они делают.

Питер кивнул:

— Пожалуй, вы правы. Но я подумал, что было бы вежливее спросить.

Глаза миссис Феннелл снова улыбнулись.

— Вы очень любезный молодой человек, доктор?..

— Хобсон. Но, пожалуйста, зовите меня Питером.

— Питер. — У ее глаз появились морщинки. — Я нахожусь тут несколько месяцев, и за все это время никто из врачей не предложил называть его по имени. Они меня куда только не кололи, но до сих пор считают, что сохранять эмоциональную дистанцию — это часть их работы. — Она помолчала. — Вы мне нравитесь, Питер.

Питер улыбнулся:

— Вы мне тоже нравитесь, миссис Феннелл.

На этот раз ей удалось по-настоящему засмеяться.

— Зовите меня Пегги. — Она умолкла, и сеть морщин на ее лице проступила еще отчетливее. — Вы знаете, с тех пор, как я поступила в эту больницу, впервые слышу собственное имя. Значит, Питер, вам действительно интересно, что происходит в момент смерти?

— Да, Пегги, мне это интересно.

— Тогда почему бы вам не присесть? Устраивайтесь поудобнее и послушайте, что я вам расскажу. — Она понизила голос: — Знаете, а я ведь уже однажды умирала.

— Прошу прощения? — Она казалась такой здравомыслящей…

— Не смотрите на меня так, Питер. Я не сумасшедшая. Садитесь. Да садитесь же. Я расскажу все по порядку.

Питер слегка мотнул головой, как бы ничего не обещая, но тем не менее пододвинул поближе к кровати обтянутый винилом стул.

— Это случилось сорок лет назад, — начала миссис Феннелл, повернув к Питеру свое лицо, напоминающее печеное яблоко. — Незадолго перед этим у меня обнаружили диабет. Я зависела от уколов инсулина, хотя еще не вполне осознавала всей серьезности своего заболевания. Мой муж Кэвин ушел за покупками. Я сделала себе утренний укол инсулина, но еще не успела позавтракать. Зазвонил телефон. Это была моя знакомая, которая болтала бесконечно долго, или мне так только показалось. Со мной же в это время начало твориться что-то неладное: бросило в пот, разболелась голова, но я продолжала болтовню — не хотелось ничего объяснять приятельнице. Тем временем мне становилось все хуже: усилилось сердцебиение, начали дрожать руки и расплываться очертания знакомых предметов. Я уже хотела извиниться и прервать разговор. Надо было срочно что-нибудь съесть, но внезапно я потеряла сознание. У меня была реакция на инсулин. Гипогликемия.

Хотя ее лицо, окаменевшее после инсультов, оставалось бесстрастным, голос становился все оживленнее.

— Вдруг, — продолжала она, — я обнаружила, что нахожусь вне своего тела. Я смогла увидеть себя как бы сверху, распростертой на полу в кухне, а затем стала подниматься все выше и выше, пока все вокруг как бы сжалось в туннель, в длинный, извилистый туннель. И в конце этого туннеля сиял прекрасный, чистый, яркий свет. Он был очень ярок, но смотреть на него было ничуть не больно. Меня охватило ощущение покоя, мира. Это было абсолютно непередаваемое чувство безусловного приятия, чувство любви. Я поняла, что двигаюсь вперед к этому свету.