Обрести крылья

– Не хочу тебя расстраивать, но он счастливо женат, Торн.

– Не хочу тебя расстраивать, но я бы лучше позволил оторвать себе голову, чем разрешил своей дочери выйти за такого, как он.

– Так, давай оставим тему Джермана Гроу. – Лаура хлопнула меня по руке. – И поговорим… Ой!

От Лауры полыхнуло испугом, и я мгновенно перехватил ее за плечи, вглядываясь в глаза.

– Что случилось, Лаура?! Что?!

Испуг растаял, сменившись неуверенностью и восторгом. Лаура перехватила мою руку и положила себе на живот. Удар я почувствовал еще до того, как успел осознать, что это – Льдинка. Сначала меня мягко тюкнули в ладонь, а следом прилетело искоркой счастья.

– Она толкается! – судорожно вздохнула моя девочка. – Она толкается, Торн!

Положила руки поверх моих, впитывая эти первые родные удары вместе со мной. Защитная «скорлупа» почти полностью растворилась, остались только тонкие ниточки, которые таяли с каждым днем. Мы с Арденом отслеживали динамику, но Льдинка вела себя чудесно и, к счастью, собиралась родиться ребенком, а не драконенком, как изначально.

Правда, сейчас, глядя в сияющие счастьем глаза Лауры, чувствуя любовь, которая рождается в ней – к нашей дочери и ко мне, я думал только о ней. О том, что, даже если бы она родила драконенка, это был бы самый чудесный в мире драконенок. И о том, что я безумно ее люблю.

Лаура Хэдфенгер

Солливер Ригхарн выглядела бледной. Очень бледной и очень, очень одинокой. Несмотря на все, что я о ней знала, я понимала, что это сейчас не игра. Я чувствовала ее отчаяние. Пустоту. И странный, пока что непонятный уголек надежды, тлеющий глубоко внутри.

Нас разделяла перегородка из стекла, способного выдержать даже удар лазерного луча, она сидела за столом в комнате, в которой, кроме камер, охраны, металлических стен и переговорного устройства, больше ничего не было.

– Не удивляюсь, что ты пришла, – сказала она. – Только ты и могла прийти.

Я кивнула, задавив рождающуюся внутри совершенно никому не нужную жалость. Эта женщина готова была убить и меня, и Льдинку, и Торна. Тем не менее она говорила правду. После всего, что всплыло (так всегда бывает: стоит чему-то подняться на поверхность, и помимо него вытягивают еще с десяток дурно пахнущих историй, способных уничтожить любого), родители от нее отказались. Отказались все друзья и подруги, или те, кто себя таковыми считал.

Они открыто заявляли о том, что в шоке и в ужасе, награждали ту, которой недавно восхищались, самыми нелестными эпитетами. Больше всего, разумеется, отличился отец, который заявил: «У меня больше нет дочери», и одна «подруга», которая записала интервью о том, как ей повезло, что она ни в чем не перешла Солливер дорогу и до сих пор жива. С ними немного пошумели любящие грязь журналисты, но Торн очень быстро это пресек.

– Я здесь, и я внимательно тебя слушаю.

– Я беременна. Но об этом ты наверняка уже знаешь. – Солливер сцепила руки и опустила взгляд на металлический стол. – О чем ты не знаешь, так это о том, что этот ребенок меня убивает. Сила глубоководного меня убивает, и, с наибольшей вероятностью, до родов я просто не доживу.

Торн рассказал мне об этом. Рассказал и о том, что Арден рекомендовал (если не сказать настаивал) аборт, но Солливер отказалась.

– Знаю, – спокойно сказала я. – Точно так же, как знаю, что ты отказалась делать аборт.

Солливер вскинула голову, в ее глазах мелькнуло изумление, а впрочем, не только в глазах. В чувствах тоже, и еще там была ненависть. Чистая, неприкрытая ненависть, которой меня полоснуло.

– Вот как, – произнесла она. – Поразительно.

– Ты хотела о чем-то спросить? – перебила ее я. – Потому что если нет, то я ухожу.

– Прости, – сдавленно прошептала она. – Прости.

Снова опустила глаза, потом взглянула на меня. В упор.

– Я решила сохранить этого ребенка, даже зная, что он меня убьет, потому что хотела сделать хоть что-то хорошее. Хоть что-то хорошее в своей жизни, понимаешь? После всего, что было. После всего, что…

Она осеклась, но потом снова продолжила:

– Я решила, что оставлю его. За эту жизнь я буду бороться, пусть даже это меня убьет.

Я прислушивалась к ее чувствам и не улавливала фальши. Меня она ненавидела, и это проскальзывало коротко, рваными всплесками, но в искренности того, что Солливер говорила о ребенке, сомневаться не приходилось.

– Ты тоже скоро станешь матерью, – сказала она. – Именно поэтому я попросила тебя прийти. Именно поэтому и именно тебя. Я хочу тебя попросить… Мой ребенок будет особенным. Кровь глубоководного в полукровке… Я даже не представляю, что ему придется пережить. Если я справлюсь. Если я дам ему жизнь. Пожалуйста, пообещай, что не позволишь ему стать частью экспериментов. Это всего лишь ребенок, Лаура, он не должен расти в тюрьме или в клетке даже несмотря на то, что он мой.

Она глубоко вздохнула и сцепила руки еще сильнее, так что ногти впились в кожу.

– Мне нелегко об этом просить. Особенно нелегко просить тебя. Но только ты сможешь ему помочь, когда он родится.

– Ему?

– Мне кажется, это будет мальчик.