Обрести крылья

Хуже всего было то, что меня снова трясло от его близости, а еще хуже – то, что внутреннее пламя до безумия стремилось слиться с его. Как же я это ненавижу! В ту минуту, когда я об этом подумала, огонь в его глазах стал еще ярче, а выдох больше напоминал рычание зверя. Губы обожгло, а следом обожгло руку: пламя прожгло рукав пижамы с дракончиком, и вдоха не получилось.

Он остался во мне, запечатанный его ртом, как и стон дикой, животной страсти, отзывающейся на прикосновение покрытой чешуей ладони. Это пламя больше не жгло, оно обжигало – и моя кожа под этими пальцами искрилась тонкими фиолетовыми чешуйками. Я заметила это, когда уперлась ладонями ему в грудь, пытаясь отстраниться, но тщетно. Внутри меня что-то рвалось к нему с той же неистовой силой, с которой что-то рвалось ко мне.

В ту минуту, когда они врезались друг в друга – дорвавшись до этих прикосновений и жажды обладания, внутри полыхнуло, и мир осыпался под наше рычание. Я видела, как из-под моих ногтей рождаются полосы на его коже и как чешуя вспарывает костюм, вползая на шею и грудь. В миг, когда это происходит, меня резким рывком переворачивают на живот, сдергивают брюки и так же резко – рывком – делают своей.

Воздух врывается в легкие жидким пламенем, и когда я кричу, это тоже больше похоже на рык. Простыни покрываются плеснувшим с кончиков пальцев льдом, огнем вспыхивает на шее укус – там, где его зубы впиваются в кожу, словно тысячи раскаленных игл удовольствия единственно верной принадлежности посылают сигналы в каждую клеточку тела. Выдох больше похож на урчание, а вдавливающие мои руки в постель ладони крошат коросту льда, ввысь взмывают иссиня-фиолетовые искры.

Он во мне, везде, в каждой точке слияния наших тел, и повсюду: мы – единое целое. Настолько единое, что каждый рывок отзывается в моем теле как собственный, а каждый удар сердца – сдвоенный и звучит в моих ушах ритмом.

До прокушенных губ, которые до сих пор полыхают его клеймом.

До спаянных на покрывале рук.

До сумасшедшей вспышки внутри и до последнего крика, который ломает грани реальности, словно превращает лед в крошево. Я вздрагиваю, содрогаюсь всем телом – уже на его коленях, спиной прижимаясь к сильной груди и чувствуя, как его ладонь скользит по моей, как его хриплый рык проходит сквозь мое тело и обрывается где-то извне.

Я почти падаю, но он подхватывает меня и осторожно пересаживает на постель.

В эту минуту на меня обрушивается действительность и взгляд ярко-синих глаз. Настолько близкий, что внутри снова вспыхивает пульсация, вызывающая желание непроизвольно сжать колени.

Эта реальность – отрезвляющая, сильная, жесткая.

И, несмотря на то что у меня кружится голова, я выворачиваюсь из его рук. Стягиваю верх костюма, который лишился половины рукава, выпутываюсь из брюк и, уже полностью обнаженная, поднимаюсь.

– Прости, – говорю ему. – Это больше не повторится.

После чего откидываю волосы за спину и иду в душ.

Глава 10

В душе меня посетило состояние, близкое к панике. Хотя я в общем-то уже взрослая девочка и понимаю, что после того, как пустила дракона в пещеру, факелом махать бесполезно, меня все равно начало потряхивать. То ли потому, что секс удался: гормоны в крови – это вам не чешуйками покрываться в процессе, то ли потому, что он удался, когда удаваться не должен был. Да его вообще не должно было быть!

Но был, Лаура. Был. Поэтому – смирись и живи дальше.

А если дальше моя драконья натура опять выскочит в самый неподходящий момент? Ладно хоть на Ардена не бросается.

– Лаура.

Голос Торна раздался так неожиданно, что я подпрыгнула. Головой о душевую не долбанулась – и на том спасибо.

– Мне не дозволено в одиночестве принимать душ?

– Когда ты в таком состоянии – нет.

Я тактично промолчала на тему, что «не в таком» состоянии я была, когда занималась с ним сексом, а сейчас все хорошо.

– Все хорошо, – решила оставить последнюю часть фразы.

– Не все. Ты не умеешь управлять драконьей сутью, поэтому вряд ли понимаешь, что произошло.

С губ сорвался смешок.

– Если тебя это порадует, я знаю, что произошло, и не испытываю по этому поводу никаких чувств.

– Тогда почему у тебя душевая покрывается инеем?

Инеем она и правда покрывалась. Я настолько ушла в себя, что приняла это за обычное запотевание, а зря. И что мне делать? Пускать сюда Торна, когда я голая, а он – почти, – не самая лучшая идея.

– Лаура, нам стоит поговорить о нас.

– Мы уже поговорили. Нас не существует.

– Пока мы не наделали очередных глупостей.

– Ты сказал: глупостей? В отношении себя? Прекрасно, спишу это на галлюцинации, как и все случившееся сегодня.

– Я хотел извиниться.

Так и запишем: смерть в душевой от шока, вызванного словами Торнгера Ландерстерга. Поскользнулась на мочалке, когда услышала слово «извиниться», произнесенное его голосом.

– У меня тут вода шумит, ничего не слышно.

– Лаур-р-ра.

– Вообще ничего.

Я демонстративно повернулась к нему спиной и взялась за мочалку.

– Мне стоило обо всем тебе рассказать. Тогда, до праздника.

– Но ты не рассказал, – хмыкнула я. – А теперь уже поздно.

– Никогда не поздно. Пока ты жив.