Обрести себя

Спасибо, оттащили ее, а то избила бы до полусмерти. Едва удержали. Все норовила влепить ему еще. Неожиданная выходка матери испугала Фэнела, он притих, как заяц в пшенице, боялся даже стонать. Когда пришла фельдшерица Стэнкуца со своей помощью, он был почти здоров. Но фельдшерица выполнила свой долг, промыла ему желудок, да так, что он проклял все на свете и навек закаялся устраивать подобные представления. Стэнкуца не зря обучалась четыре года, ей тоже хотелось продемонстрировать свое умение перед собравшимися. Ни капельки не стесняясь, она спустила с Фэнела брюки и сделала ему укол в мягкое место, как объяснила, для укрепления. Будь она неладна, проклятая девка, не могла найти другого места для укола, обязательно надо было снимать штаны.

Таким образом излеченный от глупости, Фэнел остался не только с болью, но и с позором. И еще впал в немилость у тетушки Замфиры. Она с того дня стала смотреть на него как-то кисло, браня почем зря. Будто уже и не мать она, а мачеха. В тот день она даже слезу не выронила. Теперь, на свадьбе Викторицы, она дала волю слезам.

Заметив, что она слишком часто сморкается в платок, Мадалина подошла к ней и обняла за плечи:

— Да ну ее к воронам, эту печаль, тетушка Замфира…

— Ох, душа болит, Мадалина. Ведь из-за него, окаянного, я молодость сгубила.

— Дети все такие, думаете, мои…

— Не гневи бога, таких, как твои, всем желаю. А своего я сама таким вырастила, потому что был один, я его баловала, лучший кусочек — ему, все для него. А он вот как отблагодарил.

— Хорошо, что хоть так, могло быть хуже.

— Дай, боже, ума всем дуракам и моему Фэнелу тоже.

— Мама, смотри-ка, гости от голода зевают, — нарочно громко воскликнула Женя, чтобы избавить мать от жалоб Замфиры. Мадалина схватила поднос и метеором кинулась на кухню. Арион наполнил стаканы.

Женя подняла тост за здоровье молодых. Она пришла без мужа — у Влада в клубе какие-то важные дела.

— Может быть, позже придет, — как бы оправдывая его, сказала Женя.

Анка и Иляна, услыхав, что клуб открыт, понимающе переглянулись, поспешно выпили и дали тягу. Что такое домашняя пирушка в сравнении с клубом! Старшие поняли их и простили. К тому же голубцы и жареные петушки не давали мыслям гостей слишком отвлечься. Арион наполнял бокалы вином. А вино, как известно, просит песню. Пели о войне, о тоске, о радости. Наконец разгоряченная Женя отворила окна, завела патефон и первая пригласила танцевать Павла Захария. Агроном, плохо подкованный в этом деле, смутился, пытался увильнуть, но в конце концов, видя, что податься некуда, пошел топтать пол. Арион тут же пригласил жену Павла. Ну а если танцует хозяин, то гостям нельзя не танцевать. Понемногу все вышли из-за стола, начался галдеж, топот, поднялась пыль до самого потолка, и патефон охрип, словно, разгорячась, выпил ледяного вина.

Около полуночи жених заметил, что Костика спит на коленях у невесты, и дал ей понять, что время закругляться. Однако гости только-только развеселились, останавливать их просто грешно. Тогда молодожены, чтобы не портить гулянку, взяли по ребенку и без шума скрылись. Филимон торопился увести жену в свое хозяйство, которое начало хиреть без достойной женской руки. Закрывая за ними калитку, Мадалина и Арион прослезились — то ли от огорчения, то ли от облегчения. Родителей радовало, что наконец-то у Викторицы будет своя печка, свои дети, свои заботы. И в то же время с уходом Викторицы они обеднели на одну дочь. Теперь по утрам, когда Арион пойдет их будить, одна постель будет пустовать, а за столиком останется без дела одна ложка, один стул будет скучать без хозяйки.

— Вот и ушла, — печально вздохнула Мадалина, — а думали: засиделась в девках.

— Да, понемногу пустеет наше гнездо.

— Бедная Викторица, дома тяжесть несла и замужем впряглась в такой воз.

— Такая уж судьба.

— Да пусть огонь спалит такую судьбу! Жестокая доля — с самого начала нянчить двоих.

Арион вспомнил, что он — глава семьи и, если поддакивать во всем жене, это до добра не доведет. Он нарочито суровым голосом пробасил:

— Опомнись, жена. Чего мы заупокойную завели? Ведь замуж вышла, а не на кладбище отнесли.

— В самом-то деле.

— Ну вот, чтобы я не слышал твоих вздохов.

— В конце концов, мы ее не принуждали, сама пошла.

— Правильно.

— И по-моему, Филимон хоть и старше ее, но неплохой человек.

— Толковый, ничего не скажешь.

— И руки у него золотые.

— Не скандалист.

— Не пьющий.

— Хозяйство имеет.

— Зрелый человек, умный.

— Не лукавый.

— Не развратный.

— Живет рядом.

Пока дошли до крыльца, новый зять был наделен уже всеми лучшими человеческими качествами.

В доме веселились на славу, даже не обратив внимания, что хозяева исчезли. Уловив мелодию, Арион воодушевленно спросил:

— Мадалина, ты этот танец знаешь?

— Булгаряска, кажется.

— А не хангу?

— Да что ты смешиваешь траву с гусями! Хангу — совсем другая музыка.

— А чего мы будем стоять да спорить — давай-ка лучше тряхнем стариной. Что бы ни было, а жизнь хороша сама по себе!

— Только ты меня не сильно кружи.

— Сильней, чем ты меня кружила все эти годы, не буду. Женя, сделай громче свою шарманку.