Обрести себя

— Проснись, жених, невеста потерялась, — горько проговорил Арион.

— Какая невеста? — сиплым со сна голосом спросил Микандру.

— Ты вчера был с Иляной?

Микандру помялся.

— Да. Ну и что тут такого?

— Не ты спрашиваешь, а я. Не ради твоих глаз я притащился сюда. Был ты с нею или нет?

— Был.

— И где оставил?

— Как где? Проводил до самого дома.

— Давно?

— Я на часы не глядел.

— Хорошо, что не смотрел. Вы никогда ни на что не смотрите.

— А что случилось?

— Не твое дело, — отрезал Арион, но спустя секунду добавил: — Иляна исчезла, вот что случилось.

Микандру почувствовал, как к нему за пазуху заползла ледяная змея. Он содрогнулся от жутких предположений. Лихорадочно вскочив, стал быстро одеваться, еще не зная, что предпринять и что спрашивать. Арион, поняв его состояние, сжалился:

— Я пойду вверх по реке, а ты иди вниз по течению. Вместе нам нечего ходить. Встретишь ее — кричи мне.

— Понял.

— Иди.

В тумане слышалось сонное журчание Прута, темнели купы береговых ив. Арион различал в туманной дымке цаплю, вышедшую на промысел среди зарослей рогоза. Он поднялся вверх по течению, вглядываясь сквозь утренние сумерки во все темные пятна. Несколько раз кликал Иляну, но в ответ на крики поднялась только стая вспугнутых птиц.

Утренняя река, камыши напомнили ему его детство, всплыла забавлявшая всех, кому он потом рассказывал, история с впервые наловленными им раками. Принес он домой целый картуз раков. Каждому суждено чего-нибудь бояться. Мать боялась их пуще волков. Увидав их в картузе, она чуть не лишилась сознания. И он вынужден был сварить раков сам. Положил их в чугун, залил водой и поставил на таганок, под которым горел огонь. Когда он вернулся с дровами, то нашел мать за печкой еле живую от страха, а чугунок пустой. Раки разгуливали себе по дому. Как ему тогда влетело от отца — ни с кем он не поделился. Но каждый раз это воспоминание вызывало у него улыбку. Сейчас же улыбки не получилось. Чувствуя, что сердце сдавило, словно клещами, он прибавил шагу. Отмерил ногами уже немало, когда туман стал рассеиваться перед занимающимся днем. И вдруг что-то знакомое мелькнуло под одной из ив неподалеку от табачной плантации. Он ринулся туда, будто за ним погнался табун чертей. Подошел и не поверил своим глазам: свернувшись калачиком, подтянув колени к подбородку, на земле, мокрая от росы, спала Иляна. Арион опустился на колени, приложился ухом к груди, чтобы удостовериться, что она дышит. Почувствовав прикосновение, Иляна тряхнула головой, словно отгоняя мух, и переменила положение. Только тогда сердце Ариона стало на место, только тогда он почувствовал, что пережил смертельный страх, какого не испытывал никогда в жизни, даже на войне. Видно, нервы начали сдавать. Ошалела, негодница! Ну и шутку сыграла с ним, чуть сердце не разорвалось. Он избегал полземли, ног не чувствует, а она себе дрыхнет. Что берег Прута, что отцовский дом — для нее все равно. Хорошую ягодку вырастил, нечего сказать. Хорошо, хоть еще день не начался, никто не видит. А то заработала бы себе славу. А ведь вроде бы не глупая. Только это с виду. Ветрености, легкомыслия у нее на десятерых хватит. Или нынче мир такой стал? Молодежь ни о чем не печется — ни о себе, ни о родителях. Сплошное безрассудство. Уже не боятся людской молвы. А ведь лучшего судьи человеческим поступкам, чем мнение окружающих людей, не найдешь. Стыд теперь при смерти, а совесть одна на целую деревню осталась. Подумать только, отец должен заботиться о целомудрии такой девушки, как Иляна! Эх, был бы сын, с ним много проще…

Охваченная дрожью от утренней прохлады, Иляна метнулась во сне. Лицо ее похудело, прежде румяные щеки побледнели. Арион удивился, как это он прежде не замечал этих перемен в дочери. И чем дольше он глядел на нее, тем больше успокаивался. Ведь он отец, причем добрый и мягкий. А вот в эту ночь ум у него затуманился, и по его вине дочь ночевала в поле. Хорошо, хоть не напугал ее в ночи какой-нибудь зверь. И еще подумал в ту минуту Арион, что если добром, лаской и мягкостью не смог справиться с детьми, то злом тем более не сможет. Просто надо искать другой путь к ним. Смятенный, он разбудил ее:

— Иленуца, проснись, день уже наступил, а то люди увидят.

Девушка открыла глаза и удивилась:

— Откуда ты тут взялся, отец?

— Вот шел на огород и наткнулся на тебя.

— На огород этой дорогой?

Не поверила, ясно, только он не стал тратить слова, чтобы убедить ее. С болью упрекнул:

— Отцовский дом тебе тесен, ищешь другой улей.

— Отцовский дом закрылся для меня.

— Кто тебе сказал?

— Так выходит.

— Дура ты, вот кто.

— Нет, дуракам, говорят, легко живется, отец, а мне тяжело.

— Сама себя наказываешь, ищешь себе же зла. Чего тебе дома не хватает?

— Немного понимания.

— Когда слепень вас укусит, носитесь как бешеные.

— Что слепень? От его укуса помучаешься немного — и все.

— Ах ты, злодейка, так разговариваешь с отцом!

— Ты же начал.

— Я есть я. А тебе надо помалкивать.

— Молчу.

— Очень красиво поступаешь, нечего сказать.

— А меня не беспокоит, красиво или нет.