Обрести себя

Что бы ни говорили потом, старик уже никого не слушает, уходит в свои воспоминания, которые, вероятно, связаны как-то с рожью. Односельчане объясняют ему терпеливо, как ребенку, что село давно уже изменилось, отстроилось, а ржи и в помине нету. Но Тудоса все это оставляет равнодушным. И все же крестьяне уважают его. Сколько поколений вышло из Трех Ягнят, сколько людей переехало в город, и почти каждый хоть раз переночевал у Тудоса. Каждому, у кого были дела в городе, он рассказывал, куда и как нужно обратиться, объяснял, как переходить улицу, чтобы не попасть под машину. В селе до сих пор прочно удерживается мнение о величии Тудоса. Если кто-нибудь окончил медицинский институт, стал врачом, в Трех Ягнятах говорят: «Тудос помог». Если кто-то из этого села выучился на летчика и теперь летает, говорят: «Тудос устроил». Три Ягненка дали уже немало инженеров, учителей, моряков — разных специалистов, многие работают в столице и занимают крупные посты. Но один Тудос помнится деревне, он, словно межевой камень, виден издалека. Теперь он уже совсем старенький, и каждую фразу ему надо повторять дважды, иначе не понимает. Но имя его, наделенное мифическим могуществом, передается в селе от родителей детям. И когда кто-нибудь провожает своего сына или дочь в город, в последний момент он не забудет напомнить:

— Если негде будет ночевать, иди к Тудосу на улицу Заикина. Номера дома не помню, там спросишь.

Анка пренебрегла этой сельской традицией и остановилась в гостинице, где каким-то чудом оставалось свободное место. Правда, комнату она занимала не одна, но это никакого значения не имело. Зато жила в самом центре: рядом, на углу, продавали мороженое, а театр, куда ей надо было ходить, — в двух шагах. С Анкой приехала и Женя, которая нянчилась с ней, будто с ребенком, читала ей наставления, как вести себя, как держаться, как говорить, если она останется одна.

В театре их встретил очень интеллигентный с виду парень, большелобый, мечтательный, грустный. И Анка, которая считала себя твердой как кремень в отношении любви, почувствовала, что влюблена по уши — навсегда и бесповоротно. Потом пришел другой актер — среднего роста, с татарскими чертами лица и пылающим взглядом. Анка мгновенно втюрилась и в него. Спустя некоторое время появился третий. У этого — камышиная талия, покоряюще-загадочная улыбка. И бедная Анка растерялась совсем, сознавая, что влюбилась во всех троих одинаково и, если придется, не сможет ни одному отдать предпочтение. Женя еще что-то спрашивала насчет экзаменов, но Анке ничто больше не нужно было, лишь бы стоять и смотреть на тех ребят. До сих пор ей в голову не приходило, что на земле существуют такие красивые парни. Каждый их жест, слово, улыбка по-особенному отдавались в ее сердце. Уже выходя, из театра, в дверях столкнулись они с одной знакомой Жени — веселой, обаятельной брюнеткой, которая, узнав, зачем они приходили, задержала их еще немного. И Анка с ужасом должна была признаться, что ей нравится и эта женщина…

— Женя, я растаяла, как свечка, — сказала Анка, когда они наконец вышли из театра.

— Ничего, ничего, на экзаменах быстренько придешь в себя.

— Да ты что, какие экзамены? Я уже сейчас не в состоянии перед ними рот открыть.

— Оставь свои капризы. Слышала, что отец сказал, — это в последний раз.

— Ему легко говорить.

— Кроме того, они все женаты.

— Откуда знаешь?

— Обручальные кольца на руке у каждого.

— Нарочно выдумываешь, чтобы испортить мне настроение.

— Можешь посмотреть сама.

— Может, они носят кольца для форса.

— Обручальные для форса не носят.

— Ну и глупые, значит. Кольца даже у нас в деревне не носят.

— А они вынуждены.

— Почему?

— Чтобы спасаться от слишком наглых взглядов.

— Подумаешь, кольца! Они мне и с кольцами нравятся.

— Смотри, Анка, в городе легко шею сломать.

— Мораль читаешь?

— Читаю.

— А издалека можно любоваться ими?

— Можно.

— А почему издалека можно, а близко нельзя?

— Чтобы уберечь себя от разочарования. Издали все выглядит красивее.