Обрести себя

— Из чего в нас Холера будет стрелять, как ты думаешь, из пистолета или из винтовки?

— Из пушки.

Хоть и шутили, но на сердце было тревожно. В самом деле, долбанет чем-нибудь из-за угла, а потом иди жалуйся. Когда подъехали к винограднику, веселости у ребят поубавилось.

Ребята подошли к сторожке среди поля, потрогали тяжеленный замок на ее дверях. Было пусто, как в покинутом доме. Ребята взялись за дело, и никто не воспрепятствовал им. Они даже разочаровались немного — готовились к романтическому приключению, а тут просто работа. Когда они кончали сбор винограда на первом рядке, кто-то вдруг выпалил:

— Холера!

Над виноградником поднялись головы испуганных ребят. Старуха в самом деле поднималась по склону холма, но совсем иначе, чем они представляли, — без винтовки и пулемета. Даже не верилось, что это она, о которой так много говорилось страшного. Старуха, одетая в темное, согбенная и крючконосая, напоминала ворону. Не зная, как быть, ребята переглянулись. Внешность старухи совсем сбила их с толку; кроме жалости, она ничего не внушала. Когда она приблизилась, в ее руках увидели свечу. Она молча прошла мимо них, словно не заметив. На меже остановилась, воткнула в землю свечу, зажгла, опустилась на колени и начала молитву, в которой проклинала своих врагов. Смущенные ребята бросили работу и сели неподалеку. Энтузиазм исчез. Вместо воображаемого врага перед ними стояла выжившая из ума старуха.

Арион, узнав о том, что комсомольцы поехали убирать виноградник Монако, расстроился. Встретив в конюшне Павла Захария, он сказал ему, что не надо было спешить с этим делом. Тот посмотрел косо:

— Твоя идея была.

— Верно. Только убирать то, что не сеял, — несправедливо. Мы отбираем участок, а не урожай. Если Монако пожалуется, нам может нагореть. Это произвол и самоуправство. Закон на их стороне.

— Так зачем ты заварил всю эту кашу?

— Ошибся. Ребят надо остановить.

— У тебя семь пятниц на неделе.

— Виноват, что поделаешь. Что мне за это будет, ни с кем делить не стану. Увидишь председателя, скажи, что я поехал на участок Монако. Переведу ребят на колхозный виноградник.

Арион быстро запряг Гнедого и направился в поле. Осеннее утро было холодновато. Под забором таял зернистый иней. С пожелтевших листьев капало. Деревня пропахла виноградными выжимками и сушеными сливами. А с поля веяло дымком сожженной ботвы, листьев, соломы. Приближаясь к полю, он удивился — в лицо пахнуло жаром. Он увидел дым, густой и черный, как мазут, подымающийся столбом над участком Монако. Он стегнул Гнедого, чтобы скорей узнать, что случилось. От виноградника доносились крики. Оказывается, горела сторожка Михаила Цуркана. Огонь уже поглотил крышу, устало облизывал стены. Арион спросил у толпившихся ребят, отчего загорелось.

— Холера подожгла.

— И не могли потушить?

— Где там! Вода далеко, а пылает, как бумага.

— И чего ей надо, ведьме?

— Кто ее знает. Спросите сами, вон сидит, стережет, чтобы никто не подошел тушить.

В нескольких шагах от пылающей сторожки на камне сидела старуха. Взгляд ее ничего не выражал, она напоминала сумасшедшую.

— Легче стало? — спросил Арион, подойдя к ней.

Ему стало жаль ее. Изможденная, слабая, старуха попыталась встать, уколов его взглядом. Но колышек, на который она оперлась, сухо треснул, обломился, она упала лицом в пыль. Арион хотел ей помочь встать, взял за плечи, но она оттолкнула его, поднялась сама на свои тонкие, как палки, ноги. Тяжело ступая, вышла из виноградника и направилась в село по узенькой стежке через долину. Собравшихся на пожар она даже не удостоила взглядом.

— Ну и чертово семя, — пробормотал Арион, глядя ей вслед.

— Дикое семя, — поправил кто-то из стоящих рядом.