Обретение чувств

На следующий день Иван пришёл к старосте на обед по приглашению. Тимофей Ильич по случаю приоделся в рубашку с пиджаком, жена его, Евдокия, нарядилась в суконное платье, а две черноволосые дочери бегали по дому в ярких ситцевых платьях, похожие на диковинные заморские цветы, картинки которых Иван видел в учебниках.

Подошёл и урядник в белом полицейском кителе с погонами унтер-офицера с женой и двумя дочками на выданье: русоголовыми и с голубыми глазами – такими же, как и левый глаз Ивана. Все познакомились, но Иван тотчас забыл их имена, кроме хозяина: таково было свойство его памяти – забывать имена или путать с другими, но всегда помнить лица, даже случайного знакомого, через годы.

За обедом Тимофей Ильич рассказывал о сельских новостях, вводя Ивана в курс сельской жизни, урядник говорил об обстановке в волости после прошлогодних мятежей и погромов в еврейских местечках и в Орше, где как раз начинался суд над погромщиками.

Хозяин подливал себе и уряднику водки из графинчика, а Ивану предлагалось вино, специально купленное по заказу в уезде. По мере того, как графинчик пустел, разговоры мужчин становились громче, Иван, слушая хозяев, изредка делал глоток вина из бокала, а четыре девушки украдкой поглядывали на учителя и шушукались между собой, изредка заливаясь беззаботным смехом.

Стол ломился от блюд: запечённая курица, пироги и расстегаи, селёдка, жареные караси, картофель, запечённый с кожурой в сале, грибки солёные и огурцы, зелень из огорода, сало шпик и копчёный окорок и это, не считая вкуснейшего борща, которым потчевала хозяйка в начале обеда.

Иван немного стеснялся новых знакомых, особенно девушек, чувствуя себя словно на смотринах под озорными взглядами девиц. Заметив их озорство, Евдокия удалила девиц из-за стола: – Идите во двор и там смешите себя, а здесь старшие пусть поговорят спокойно о делах и заботах, – напутствовала она девиц, видя, что учитель им понравился, как и ей самой, и намереваясь об этом поговорить с мужем в вечерней постели, исполнив женские обязанности: после застолий с выпивкой, Тимофей Ильич всегда, ложась спать, домогался жены, и, удовлетворив свою плоть женщиной, как до этого желудок водкой, спокойно засыпал до самого утра, иногда всхрапывая во сне, как норовистый конь перед кобылой.

Закончив обед, мужчины поговорили о том, о сём, допили графин водки, а Иван, допив свой единственный бокал вина, сослался на дела по обустройству и, поблагодарив хозяев за гостеприимство, вышел из дома. Девицы, которые сидели во дворе на лавочке и лузгали семечки, оживлённо переговариваясь, разом смолкли, увидев учителя, и, вскочив с лавочки, присели в полупоклоне, прощаясь с гостем.

Иван, сказав «до свидания», задержал взгляд на старшей дочери старосты, которая смотрела ему глаза в глаза, слегка покраснев от собственной смелости. Иван почувствовал, как глубина этих серых глаз завораживает его, вызывая в душе смятение и неодолимое желание подойти, обнять девушку и заглянуть через глаза в самую глубину её души, что видимо и есть любовь с первого взгляда. Её звали, кажется, Татьяна, и этот смелый взгляд, обжигая, призывал к смелости и мужчину, которому предназначался. Быстро отвернувшись, Иван торопливо вышел со двора и пошёл вдоль улицы, чувствуя спиной устремлённые ему вслед взоры девиц.

– Смотрины прошли успешно, – только непонятно кто кого высматривал: я девиц или девицы меня. Но надо быть осторожнее: подашь девушке надежду, она скажет отцу, и, пожалуйста, женитесь, господин учитель, в свое удовольствие и по сельским обычаям. Плакала тогда моя учёба в институте. А Татьяна эта и вправду хороша: необычного вида для здешних мест, да и в городе она будет весьма заметна своей дикой красотой, наследованной по отцу от давних предков-степняков. Может её прадеды нападали на Киев или Москву, а сейчас Татьяна напала на меня, своим дерзким взглядом давая понять, что она меня выделила из окружающих и желает более близкого знакомства.

– Нет, нет, не буду пока посещать старосту, чтобы не поддаться юношеской страсти взамен здравому рассудку, – решил Иван, направляясь к школе и раскланиваясь с встречными сельчанами, которые уже все знали, что это новый учитель.

Утром понедельника, когда Иван ещё валялся в кровати на пуховой подстилке поверх ватного матраса взамен сенного, что он снёс в сарай и намеревался вернуть старосте, да не успел, в дверь осторожно постучали. Он вскочил, набросил халат, вышел в сени и отворил дверь, которая, как всегда, была не заперта. На крыльце стояла молодая женщина: русая, голубоглазая, с хорошей фигурой, угадывающейся под неказистым платьем.

– Я от старосты, Тимофея Ильича, – сказала женщина, смущённо отводя взгляд от босых ног Ивана. – Он приказал зайти к вам насчёт работы.