Обретение крыльев

Кэтрин продолжила чтение, а Нина уперлась взглядом в стену над головами мужчин. Письмо было длинным, красноречивым и действительно весьма подстрекательским.

– «Если освобождение рабов будет сопровождаться гонениями, я скажу: „Пусть будет так“. Ибо искренне убеждена: дело стоит того, чтобы за него умереть. Ангелина Гримке». – Кэтрин свернула газету и положила ее на пол.

Новость о письме должна была, разумеется, дойти до Чарльстона. Мать, Томас, вся семья прочтут его с негодованием и отвращением. Нина никогда не вернется домой. Интересно, думала ли она, что эти слова захлопнут перед ней все двери.

С другого конца комнаты заговорил Израэль, и я закрыла глаза, различив в его голосе неожиданную мягкость и доброту.

– Вы обе наши сестры. Мы любим вас так же, как любит вас Христос. Мы пришли сюда только затем, чтобы помочь вам вновь обрести расположение квакерской братии. Вы еще можете вернуться к нам с покаянием, как блудный сын вернулся к отцу…

– Вы должны отказаться от письма, или вас исключат, – резко закончил мистер Бетлман.

Исключат. Слово повисло в воздухе маленьким лезвием, почти осязаемым в ярком свете. Этого не должно случиться. Я провела с квакерами тринадцать лет, шесть из них добивалась сана священнослужителя, единственной профессии, которая для меня оставалась. Ради нее я пожертвовала всем – замужеством, Израэлем, детьми.

Я торопилась высказаться раньше Нины. Я знала, что именно скажет она, и тогда лезвие опустится.

– Пожалуйста, я знаю, что вы милосердны.

– Постарайтесь понять, Сара. Когда вы садились на скамью для негров, мы делали вид, что ничего не замечаем, – заговорила Кэтрин. – Но сейчас все зашло слишком далеко. – Она сжала пальцы под подбородком, так что побелели костяшки. – И подумайте, куда вы подадитесь, если не отречетесь от письма. Я люблю вас обеих, но вы, естественно, не сможете здесь оставаться.

От волнения у меня перехватило дыхание.

– Неужели написать письмо – такой уж грех? Грех – торопить исполнение молитв?

– Подобные вещи не женское дело, – заявил Израэль, выступая из тени. – Вы, конечно, это понимаете.

В его голосе звучали боль и разочарование – их я уже слышала, когда отвергла его предложение, и понимала, что говорит он не только о письме.

– У нас не остается выбора. Подобные поступки выходят за рамки квакерства.

Я взяла Нину за влажную и горячую руку и посмотрела на Израэля, только на Израэля:

– Мы не можем отказаться от письма. Жаль, что я не подписала его.

Нина с силой сжала мою руку.

Подарочек

4 августа

Дорогая Сара.

В прошлом месяце умерла моя матушка. Заснула под дубом, да так и не проснулась. Шесть дней она спала, а потом умерла в своей постели. Мы со Скай были рядом. Твоя мать заплатила за сосновый гроб.

Ее похоронили на кладбище для рабов на Питт-стрит. Госпожа разрешила Гудису отвезти нас со Скай в экипаже к месту ее упокоения, чтобы попрощаться. Скай исполнилось двадцать два, и она высокая, как мужчина. Мы стояли у могилы, и я не доходила ей до плеча. Она пела песню, которую поют рабыни на плантации, когда толкут рис, чтобы оставить его на могилах. Сказала, рис оставляют, чтобы помочь мертвым найти путь в Африку. Скай взяла с собой горсть риса и рассып'aла его над мамой, пока пела.

Мне вспомнилась старая песенка, которую я сочинила в детстве. «Через воды и моря рыбы пусть везут меня». Везут домой. Спев ее, я взяла латунный наперсток – мою любимую с детства вещичку – и положила на могилу, чтобы у мамы осталась частичка меня.

Просто я хотела, чтобы ты знала. Пусть она упокоится с миром.

Надеюсь, письмо дойдет до тебя. Если захочешь ответить, остерегайся, потому что твоя сестра Мэри за всем следит. Теперь у нас дворецкий – чернокожий кучер с ее плантации по имени Гектор, и он за всеми шпионит.

Твоя подруга Подарочек.