Обретение мужества

Приглядитесь к актерам. Не просто гневно, но яростно играет Е. Евстигнеев администратора филармонии Чернова. Ярость рвется наружу, но артист не дает ей выплеснуться; и правильно делает, что не дает, ибо достаточно умен и хитер Чернов, чтобы не мозолить людям глаза своей пакостностью. Обделывая темные делишки, непременно порассуждает о стойкости наших солдат, о том, что в тылу тоже, знаете ли, куется победа. Не веря в наше дело, он будет врать, что верит, и извлекать пользу из своей лжи. Удар выверен снайперски, любому сегодняшнему Чернову, попавшему на спектакль, страшно должно стать от этой снайперской выверенности. А хлеборезка Нюрка попросту за прилавком ворует хлеб у голодающих людей; и незачем сдерживаться, когда речь идет об этой элементарной гадине, отожравшейся на краденом. Артистка Г. Волчек и не сдерживается, нисколько не отступая при этом от психологической правды характера. И именно потому, что живет Нюрка в постоянном страхе перед возмездием, так люто ненавидит она всякого, кто не приемлет ее, Нюркиных, форм существования.

Кончилась война, и мы одолели врага, но ведь, быть может, выкрутились, затерялись среди хороших людей и скользкий Чернов, и примитивная Нюрка, чтобы пользоваться сегодня плодами народной победы, по-своему пользоваться. В войну их было лучше видно, но и сейчас не менее важно умение различить черты этой волчьей породы.

И пианист Марк Бороздин (артист М. Козаков) — он из той же волчьей породы, хотя, конечно, с пеной у рта станет отрицать свою внутреннюю общность с Черновым и тем более — упаси боже! — с хлеборезкой Нюркой. Но театр беспощадно обнажает эту общность — отсутствие идеалов и как следствие духовную растленность, позволяющую строить свое благополучие на крови и горе народа. А уж чем прикрыться от людей, как мимикрировать — это, так сказать, дело индивидуальных склонностей каждого. Чернов, принимая краденые медикаменты, будет, сам того не замечая, — условный рефлекс самосохранения! — мурлыкать себе под нос «Идет война народная».

А Марк, передавая краденое в обмен на то, чтобы ему незаконно продлили броню, не прочь пофилософствовать о том, что «были Бетховен, Бах, Чайковский, Глинка... им все равно, при ком и когда было творить, — они творили для искусства», или о том, что героизм сражающихся есть просто «массовый гипноз, как в цирке».

Не случайно соединяет драматург в одну компанию такую, по первому впечатлению, разношерстную публику, как Марк, Чернов, Нюрка. Годы войны, решающие, переломные годы народной жизни, сплотив в единую великую силу миллионы смелых, честных, добрых людей, в то же время свели воедино, отбросили в один угол всю эту накипь, не разбирая нюансов, оттенков, рангов.

И все-таки главная сила спектакля в том, что он утверждает истинные человеческие ценности, что жизненной философии Чернова, Марка противостоит высокая нравственная позиция подлинных героев времени, несущих в себе большой заряд коммунистической идейности, духовной бескомпромиссности и чистоты. И врач Ирина Л. Толмачевой, колючая и замкнутая, отдающая раненым весь запас женской нерастраченной нежности, и Володя И. Кваши, который стесняется, когда его называют героем за то, что он честно выполнял свой воинский долг, — большие и принципиальные удачи спектакля. Не меньше запоминаются О. Табаков и Л. Гурченко в крошечных ролях студента Миши и его невесты Танечки. И именно потому, что есть в этом спектакле Ирина, Володя, Миша, Танечка, Варвара Капитоновна (артистка А. Богданова), Борис (артист Г. Фролов), Ковалева (артистка Л. Иванова), именно потому так громко и явственно звучит тема единения народа, братства советских людей, с удивительной силой проявившегося в те трудные дни, когда нашу землю топтали фашистские полчища. И, конечно же, потому, что есть в нем доктор Федор Иванович Бороздин — Олег Ефремов, сконцентрировавший в себе главный смысл новой постановки «Вечно живых».