Обретение Родины

Тощий как жердь солдат широко раскрытыми глазами уставился на Балинта. Даже рот разинул от изумления. Если бы товарищи его не поддержали, он бы наверняка упал.

— Как же… это… — пробормотал он.

— Так чего же вы хотите, товарищ Фалуш?

— Значит… значит, товарищ майор меня знает?

— А как же! Разве мы не должны знать тех, кто питает к нам дружеские чувства?..

* * *

— Не вздумай, Володя, кому-нибудь рассказать эту историю про журнал «Театральная жизнь», про Художественный театр и про нашу встречу с Фалушем! — предупредил Балинт, оставшись вечером наедине со старшим лейтенантом Олднером. — Все тебя только засмеют, и никто никогда не поверит, что так могло быть на самом деле.

Олднер ответил:

— Да мне и самому не верится!

— Вот и умница, Володя!

Капитан Коваленко распорядился вынести из дома два стола и поставить их под сенью одинокого дуба. Это почтенное древо росло, по всей вероятности, еще в те времена, когда в здешних краях сражался венгерский король Эндре II[35]. Дуб был такой мощный и внушительный, что его не решились срубить даже немцы.

К столу вместо стульев капитан Коваленко велел придвинуть пару ящиков. В этой импровизированной канцелярии Тольнаи и Олднер приступили к опросу военнопленных, занося в тетрадь все, что от них слышали. Вначале пленные больше спрашивали, чем рассказывали, но даже их вопросы с полной очевидностью говорили о том, что за последние месяцы многое в Венгрии изменилось. Пленных уже не волновало, кто выйдет победителем из войны, они и сами отлично это знали. Не опасались они и того, что русские «сдерут с них в плену шкуру». Нет, большинство пленных теперь надеялось сразу получить оружие и вернуться домой, чтобы изгнать немцев из Венгрии.

Год-полтора назад многие мадьяры еще полагали, что война как пришла, так и уйдет, а потом всюду восстановится прежняя жизнь. Но сейчас значительная их часть твердо знала, а кто не знал, тот чувствовал, что прошлому возврата нет. «Что будет после войны?» — вот вопрос, на который все они ждали ответа.

— Не забудьте внести в протокол про нашего секретаря польской управы, — диктовал приземистый гонвед с узкими, монгольскими глазами. — Это же настоящий кровосос! Зовут его Эдэн Шипош… Так, пожалуйста, и запишите: Эдэн Шипош…

— При разделе земли надо быть начеку! — говорил Олднеру широколицый белобрысый мадьяр с кривыми, одно ниже другого, плечами. — Народу у нас много, а земли мало. Самое лучшее — прирезать нам землю соседней деревни Генч. Ее жители и так слишком примазываются к немцам, вот и пускай себе убираются в Германию. А если нам удастся вдобавок к своим получить еще и их поля, земли у нас хватит на всех.

— До раздела земли пока далеко, — заметил Володя.

— Надо уже сегодня хорошенько обмозговать это дело. Чтобы потом не вышло каких ошибок и просчетов! Народ очень ждет и готовится.

— К чему именно? — спросил Олднер.

— Ну, сейчас мы этого еще точно не знаем, — ответил гонвед, втягивая голову в плечи. — А готовиться готовимся. Очень готовимся…

В первые минуты, когда Олднер только вызывал гонведов для беседы, всего несколько человек проявило желание подойти к столу, где записывались их слова. Володю эта нерешительность удивила, Тольнаи — нет.

— Они боятся любых протоколов. Для них протокол означал всегда либо сбор налога, либо опись имущества, либо другую какую беду.

— Но мы же не…

— Конечно, у нас совсем иные цели, но они этого знать пока не могут. Вот когда узнают, все станет намного легче.

— В нашем Алшедомбору пристукнули двух немцев, — начал свой рассказ еще один гонвед. — Виновников не нашли… И вот господин секретарь управы приказал схватить и выдать немцам двенадцать первых попавшихся парней. После этого в Которе, что по соседству с нами, камнем прошибло голову самому господину секретарю. Кто кинул камень, определить в темноте было трудно. Господина секретаря отвезли в больницу, а оттуда на кладбище. Следствие повели немцы. О, они-то уж знают толк в подобных вещах! Выпытать у народа, кто и по какой причине швырнул камень, им, правда, так и не удалось, хотя и били плетьми беспощадно. Сына кузнеца, портного и двух батраков они забили до смерти, а еще пятерых искалечили. Но им этого показалось мало — четверых крестьян вздернули на виселицу. И тем не менее пострадавшими они продолжали считать себя. «Ну, получили теперь урок?» — злорадствовал один молодчик. Ну что ж, мы их урок усвоили!.. Взяли как-то ночью да и перерезали глотку тому мерзавцу.

— А немцы все еще стоят у вас в селе?

— Стоят, — ответил длинноусый гонвед, которого Тольнаи угостил сигаретой.

Гонвед глубоко затянулся и, пуская синие колечки дыма, так же глубоко вздохнул. Потом продолжал:

— Стоят! Холера их унесет! Рады бы от них избавится, да не выходит: укокошишь одного — глядь, на его месте уже два новых…

— Не выходит, говоришь? — переспросил Тольнаи, — А я считаю, может выйти. Знать только надо, как за это взяться.