Обретение Родины

Среди окрестной крестьянской бедноты, как украинской, так и венгерской, повелось со всеми своими горестями и жалобами обращаться не к официальным властям, а к партизанам. Когда немецкие или венгерские жандармы ходили по деревням, выпытывая, где скрываются партизаны, все жители от мала до велика клялись небом и землей, чти слыхом не слыхали и понятия не имеют, что за штука такая партизаны и какие они из себя.

Но стоило случиться чему-нибудь худому, и каждый селянин сразу мог разыскать отряд Ракоци. Крестьяне очень часто наведывались к Пастору, чтобы сообщить ему новости: сколько карателей там-то и там-то, куда они держат путь, много ли у них пулеметов и минометов. Женщины и девушки приносили партизанам еду.

Если гитлеровцы в какой-нибудь деревне вели себя особенно нагло, окрестные жители обращались за помощью к партизанам. Стоило кому-то заметить, что за ним следит гестапо, как он тут же искал спасения у партизан. Если крестьяне не знали, как им лучше увильнуть от того или иного приказа военных властей, они вновь шли за советом к партизанам.

Когда подполковник Чукаши-Хект издал в Хусте и Долхе приказ «упразднить» православную религию, с тем чтобы все, кто ее ранее исповедовал, автоматически перешли в римско-католическую веру, Пастора разыскала делегации старух крестьянок и обратилась к нему с просьбой дать им разрешение и впредь ходить в православную церковь.

Пастор такое разрешение дал…

Немецкий майор фон Родт наложил на жителей трех деревень, заподозренных в сочувствии партизанам, особую контрибуцию: приказал, чтобы каждая деревня поставила по восемь молодых, здоровых девушек для обслуживания полевых публичных домов. На этот раз крестьяне пришли к партизанам не за советом, а за прямой подмогой. Пожалуй, никогда еще не обрушивались на оккупантов с таким яростным гневом жители украинских деревень, как в те дни, когда майор Родт сделал попытку реализовать свой план. Много крови стоила фашистам эта «контрибуция». Гитлеровцы подожгли одну деревню, но партизаны Пастора погасили огонь и выгнали немцев из села.

Возросший авторитет, популярность отряда и поставил под угрозу Риток.

Однажды, когда на месте не было ни Пастора, ни Ковача, в лагерь пришли за помощью два старых крестьянина-украинца. Венгерские военно-полевые жандармы хотели угнать из села весь скот. Беседу с крестьянами повел Риток. Он их выслушал, дал от лица отряда обещание заступиться, но при этом поставил одно условие: пусть, мол, крестьяне выплатят партизанам тысячу пенгё[44] наличными.

— Тысячу пенгё? Да у нас и со всей деревни не собрать такой уймы денег!

— Попросите взаймы в соседних деревнях. Они ведь тоже должны быть заинтересованы: сегодня жандармы угонят скот у вас, завтра у них.

Крестьяне возвратились в деревню.

На другой день Пастора, которому Риток, разумеется, ничего не сказал о вчерашнем «деле», разыскали партизанские связные от четырех окрестных сел. Они сообщили, что враги распространяют по деревням слух, будто партизаны вымогают у крестьян деньги.

— Вот канальи! Чего только не выдумают!

Дюла был уверен, что связные осведомили его об очередной вражеской провокации. Ему и в голову не приходило заподозрить кого-либо из партизан.

Мартон Ковач попросил Пастора поручить ему расследовать это дело. Не прошло и дня, как Ковач установил, что вымогает деньги Риток.

Оба крестьянина, с которых Риток требовал денег, прямо обличили его в этом. Пастор решил немедленно выгнать Ритока из отряда, но Ковач воспротивился.

— Если мы его прогоним, он немедленно перейдет к врагу. А так как знает слишком много, может нам сильно навредить. Надо или расстрелять его, чего он вполне заслуживает, или терпеть. Так нам и надо за наше легкомыслие! Было очень опрометчиво брать его в отряд.

Пастор не мог не признать, что Ковач прав. Долго боролся он в душе сам с собой, долго молча сидел на кряжистом пне, надвинув на брови шапку и подняв воротник шинели. А когда наконец поднялся, тут же отдал распоряжение не спускать с Ритока глаз. Следить теперь за каждым его шагом должны были Дудаш и Кишбер.

Дудаш уже давно отвык от своей прежней медлительности. Он стал расторопным, ловким партизаном, даже язык у него развязался. В деле с Ритоком на него можно было вполне положиться.

На третьи сутки, в ночь, Риток бежал. Он уже находился далеко от партизанского стана и направлялся к деревне, занятой жандармской карательной ротой, когда его настигли Кишбер и Дудаш.

Дудаш принес в лагерь автомат Ритока, Кишбер — содержимое его карманов. Помимо всякого ненужного хлама, у убитого предателя была найдена немецкая военная карта с помеченными на ней карандашом деревнями, которые поддерживали постоянную связь с партизанами. И еще обнаружил Кишбер в карманах Ритока деньги: 2760 венгерских пенгё, 3445 немецких марок, 4 наполеондора и 47 американских долларов…

Вспоминая об этом, Пастор, бодрствовавший у костра в ожидании Ковача, взглянул на ручные часы. Было без пяти минут двенадцать.

— Давно бы пора Мартону возвратиться!