Обретение счастья

— Прямо с поезда. Поставь букет в воду. Правда, он очень тебе идет?

— Не думаю, чтобы блондинке подходил бордовый цвет, но розы исключительной красоты, — девушка не лукавила. Она на самом деле глаз не могла отвести от крепких тугих бутонов на длинных ножках.

— Ты только внешне хрупкая и, в хорошем смысле, чуть-чуть анемичная.

— Что? — Ольга грозно вскинула брови.

— Не больше, чем кто-либо из тургеневских героинь. Оленька. Но характер у тебя — как у этих роз, крепкий, яркий, с шипами, однако, тут уж прости, иногда без достаточной гибкости.

— Правда? — девушка уже сняла вазу с полки.

— Правда, но это тебя не портит, — Алексей схватил Ольгу на руки, и ваза со звоном разбилась о пол. — Ой, извини.

— Ничего. Это к счастью, — успокоила его Ольга. — Что будет теперь с цветами?

Она оглядывала комнату, пытаясь найти подходящую посудину. На шкафу стоял высокий, но достаточной ширины химический цилиндр. Алексей заметил его первым.

— А это — не подойдет?

— Замечательно, — она схватила посудину, вышла из комнаты и быстро наполнила цилиндр водой.

Алексей обрезал шипы, обломал листья в нижних частях стеблей и собирался было сунуть цветы в воду, когда Ольга отобрала у него букет и расставила розы по-своему, так, что ни один из бутонов не мешал другому и каждый стал смотреться, как единственный.

— У тебя дичайший вкус. Зря, может быть, ты не пошла учиться на скульптора. Удивительно чувствуешь пространство.

— А ты посмотри, как переливается и искрится вода. А говорят — неживое вещество, — попыталась переубедить его Оля, но вдруг спросила: — Ты останешься со мной сегодня? Я одна. Света уже уехала домой в Липецк насовсем.

Света в течение нескольких лет была Ольгиной соседкой по комнате, но ночевала она в общежитии довольно редко, предпочитая вести иной образ жизни, что вполне устраивало обеих девушек.

Алексей вместо ответа привлек Олю к себе и стал покрывать поцелуями ее лицо и шею.

— Я так соскучился по тебе…

— И я…

— Ты не закроешь дверь? — его дыхание становилось порывистым.

— Нет, еще слишком рано.

— Тогда я поверну ключ.

Он снова взял ее на руки, а, подойдя к двери, опустил на мгновение, чтобы запереть дверь. Она подбежала к окну и задернула шторы. В комнате стало чуть-чуть интимнее.

— Какой длинный замок на твоем платье, — он расстегивал по сантиметру, целуя каждый ее позвонок.

— Шестьдесят пять сантиметров.

— Значит, я поцелую тебя шестьдесят пять раз, — его руки забрались через расщелину замка под платье и тихонько бродили по не стесненной лифчиком груди. — Я нащупал две мраморные горошины и хочу их поцеловать.

Платье больше не мешало его губам.

Влюбленные упали на кровать, на старую казенную подушку, которая всякого натерпелась за свою долгую общежитскую жизнь и теперь вдруг не выдержала натиска — лопнули по живому сразу и наволочка, и перник.

В комнату выпорхнула стая белых, палевых, пестрых перышек и пушинок и закружилась, затрепыхалась, заполнила собой пространство.

Влюбленные закашлялись и перестали целоваться. Пух пытался забиться в самые не предназначенные для него места. Перышки медленно опускались, потом снова поднимались, парили и падали, как теплый уютный снег.

Они стремились укрыть обнаженные тела влюбленных, словно кто-то неведомый задумал превратить их в птиц.

Невесомые и безобидные, пушинки сумели потушить страсть юных любовников и заставить их до вечера заниматься кропотливой «охотой», словно тот же неведомый пожелал Ольге и Алексею «ни пуха, ни пера».

Когда подушка была заштопана и «переодета» в новую крепкую наволочку, уже стемнело. Свет лампы отражался в еще влажном после уборки крашеном полу. Пух и перья вновь были пленены, если не считать нескольких пушинок, осевших на розах. Но Ольга только теперь заметила их и подумала, что такая седина даже к лицу благородным цветам.

Оля подошла к окну и чуть-чуть раздвинула шторы. В пределах видимости невооруженным глазом находилось еще одно общежитие.

Сессия кончилась. Почти все студенты разъехались, и только в нескольких окнах горел свет.

Шторы, очевидно, были сданы коменданту, иным образом их отсутствие было объяснить невозможно. Во всех трех освещенных комнатах происходили весьма откровенные действия.

Алексей подошел к Оле, обнял ее за плечи и тоже замер от нахлынувшего инстинктивного интереса, который заставляет людей подсматривать в замочные скважины и читать чужие письма.

В каждой из комнат было по парочке. Ни одна из парочек, безусловно, не подозревала о существовании двух остальных. Но действия на всех трех кроватях были настолько синхронны и согласованны, что Ольге показалось, будто кто-то ставит большой эксперимент одновременно на трех приборах.

— Алексей, это же ужасно.

— Что именно? То, что мы подсматриваем? Они готовы к такому повороту событий, раз решили заняться любовью, не позаботившись о маскировке, — он явно был увлечен зрелищем.

— Нет, я не о том. Они ведь… Как муравьи в муравейнике. Все — одновременно. Кажется, перетасуй их, как колоду карт, и все будет точно так же. Я только сейчас понимаю, почему супруги изменяют друг другу… Потому что от этого ничего не меняется.