Только сейчас Ольга увидела, что девушка держала в руках несколько свежих еловых веток с сочными иголками.
— Проходи, Катюша, — пригласила хозяйка, принимая букет.
В прихожей запахло лесом и предстоящим праздником. Девушка расстегнула старенькое пальтишко, но словно бы не решалась снять его.
— Раздевайся, — Ольга подала ей плечики. — А я поищу тапочки. У меня где-то были новые.
Девушка нехотя, как будто в квартире было холодно, сняла пальто. Ольга заметила, что Катя определенным образом пополнела, но ничего не сказала.
— Как у вас уютно, — Катя разглядывала комнату чисто по-женски — оценивающе.
— И квартира, и мебель не мои. Я здесь только постоялица.
— Здесь дух ваш, Ольга Васильевна. Вы излучаете какую-то нездешнюю энергию. Я ее чувствовала, когда мы работали с вами, а теперь почувствовала и в Вашем жилище.
— Не вдавайся в потусторонную сферу. Лучше посмотри телевизор. А я приготовлю кофе.
Ольга всегда относилась к Кате с большой нежностью. И сейчас прониклась участием к ней. Но цель визита девушки оставалась пока неясной.
Привычный кофе со специями, дождавшиеся своего часа горячие бутерброды с тунцом и ветчина вскоре заняли положенные места на журнальном столике.
— Какой чудесный кофе вы готовите! Катя впервые улыбнулась.
— Я и тебя научу, если захочешь.
Ольга не решалась задавать вопросы, а девушка совсем растерялась и не знала, как начать серьезный разговор.
— В институте, как всегда, интриги и «тайны Мадридского двора». Хорошо, что вы оттуда ушли, — Катя вздохнула, — у вас там было слишком много недоброжелателей.
— А чем занимаешься ты? Продолжаешь тему? — Ольга не хотела вспоминать сотрудниц и судачить.
— Нет. Я сейчас работаю с эфирами диэтилфосфонуксусной кислоты.
— Катюша! Они ведь очень токсичны, тебе нельзя с ними работать! — в сердцах воскликнула Ольга и осеклась. Поняла, что проговорилась.
— Вы… Вы все поняли. Ольга Васильевна? — одними губами спросила девушка, и, не дождавшись ответа на этот почти риторический вопрос, продолжала. — Да, конечно. Я теперь такая ужасная, такая некрасивая. Я не знаю, куда себя девать, хочу раствориться, исчезнуть. Сил больше нет бороться с этой жизнью. Никому я не нужна — ни родителям, ни ему, — она кивнула в пространство, — ни даже ему, — на этот раз она положила руку на живот.
— Ну ему-то, положим, ты жизненно необходима, — возразила Ольга, — а все остальное неважно. На картинах всегда изображали мать и дитя. И никаких третьих лиц…
— Это на картинах… К тому же у мадонны младенец появляется в результате непорочного зачатия.
Катя пробовала шутить, и Ольга подумала, что ее дела не так уж и плохи.
— Давай, выкладывай все по порядку.
— Что выкладывать. И так все ясно. Мои пожилые родители убиты горем, а коллеги в институте похихикивают за спиной.
— Ну, а отец ребенка? Ты с ним говорила?
— Нет, я решила сначала посоветоваться с вами. Еще раньше я думала его не оставлять, но боялась идти к врачу и пропустила все сроки.
— Боже, откуда ты такая взялась, в наше-то время, когда молодежь все подобные проблемы решает, не задумываясь?
— Взялась вот… И сегодня мне нужно поговорить с вами.
— Но почему именно со мной, Катя? Нет, я, конечно, рада, что ты пришла сюда…
— Ольга Васильевна, вы только не волнуйтесь и выслушайте меня спокойно. Пожалуйста.
— Но в чем дело? — Ольга уже ничего не понимала.
— Дело в том, что… — Катя замялась.
— Так в чем же дело?
— Дело в том, что отец ребенка — ваш муж. То есть, я имею в виду Растегаева, — девушка опустила глаза, боясь встретиться взглядом с Ольгой.
— Катя, можно, я закурю? — растерялась Ольга. — Я на лоджию выйду.
Девушка молчала, словно окаменела. Ольга набросила шубку, взяла сигареты и зажигалку и вышла из комнаты в, как она называла лоджию, «дворик на шестом этаже».
Старый год никак не хотел уходить с миром, подбрасывая Буровой все новые сюрпризы.
«Муж вам изменяет. Вы вскоре получите доказательства». Вот и получила. Наконец, не словесные, а вещественные.
«Бедная, бедная девочка», — думала Ольга, формально — все еще жена Растегаева. Но все равно она ничего не понимала.
«Как? Где? Почему? Что можно сделать? Чем помочь Кате?» — на эти вопросы Ольга не находила ответов.
Глава 19
Дымок сигареты был сладок и приятен, как хрестоматийный «дым отечества». Итак, все ее замужество от начала до конца было просто мыльным пузырем. Благородный и несчастный академик, не способный обидеть даже муху, тишайший интеллигент, которого Ольга уже искренне начинала жалеть, приобретал теперь едва ли не зловещие черты.
«Этакий опереточный злой гений», — Ольга усмехнулась одними губами, представив Юрия Михайловича с Катей, и испытала искреннее чувство гадливости. — Но почему она осмелилась разыскать меня, рассказать мне все это? Неужели она думает, что я чем-нибудь смогу помочь ей и ее ребенку? Я, семь лет назад загубившая своего собственного?»
Ольга дала себе слово больше не заниматься бесплодными блужданиями в памяти. Но воспоминания навалились неотвратимо. И на этот раз они были поистине бесплодными.