Обретение (СИ)

– Хорошо, – похвалил наставник за завтраком, который сдвинулся ближе к обеду. – Отдых пошел на пользу... или ты так стремительно взрослеешь?

– О да, Учитель, приходится взрослеть, – склонил я голову в почтительном поклоне, с трудом удерживая на лице серьезное выражение, – ты ведь святой, мухи не обидишь. А мне до четвертой ступени далеко, я могу тебя защищать.

Учитель Доо поперхнулся соком, но быстро справился с собой – вот что значит опыт!

– Хм-м-м... ладно. Оденься поприличнее, нам нужно сходить ко дворцу Куккья. Хочу тебе кое-что показать. И, кстати, отдать свою жизнь в руки Судьбы и не уметь защитить свою жизнь – вовсе не одно и то же. Но я допускаю, что Вечносущее Небо хранит святых в их странствиях.

Мое утомленное путешествием любопытство после отдыха в поместье Шандиса Васа Куккья начинало оживать. Впрыгнув в традиционное для южан облачение, я пристрастно оглядел себя в старинное зеркало, оправленное в потемневшее серебро, намотал на голову шарф и, удовлетворенный увиденным, поспешил к воротам.

Центральная площадь Хариндара была грандиозна. Посреди неизменного бассейна били ряды фонтанов. Струи ярусами спадали в обрамленную темным мрамором прямоугольную вытянутую емкость, в которой отражался дворец Куккья, обнимающий своими крыльями половину площади. Изящные башенки, округлые арки проходов, широкие окна, забранные ажурными решетками, производили впечатление праздничного многоярусного торта. Его купола в точности повторяли очертания каскадов воды. Фонтаны в бассейне, фонтаны в камне. Я, похоже, разгадал хитрый прием архитекторов юга: дворцы и храмы Вечносущего Неба всегда возводились на берегах водоемов естественного или искусственного происхождения, как бы удваивая их, приумножая красоту, стирая грань между небом и землей. От бассейна к воротам дворца тянулся ряд статуй, изображающих Куккья в развевающихся одеждах, беззаботных и изящных.

Учитель вел меня мимо мраморного вдохновенного художника, устремившего взор в небеса и рассеянно поигрывающего кистью; прелестной певицы с цветами в волосах, зазывно улыбающейся сосредоточенному музыканту, нежно баюкающему ситар... Мимо парной композиции танцоров, застывших в страстных объятиях; бугрящихся мышц скульптора, извлекающего из камня свой шедевр; изможденного муками творчества поэта, всклокоченного, но сияющего...

За тщательно подстриженными кустами камелии, где начинались заросли баньяна, стояла небольшая скульптура из жадеита, почти сливающаяся с зеленью листвы. Она изображала обнаженного обоеполого человека, вытянувшегося во весь рост и прикрывшего рукой глаза. Другая рука небрежно совала в лицо зрителю странную розу с острыми, прихотливо вырезанными лепестками и огромными шипами, даже сейчас выглядевшими опасно. Статуя пострадала от времени: черты лица сгладились, лепестки цветка местами оббились. Шипы же продолжали хищно скалиться в лицо редкому прохожему.

– Кьяя, – Учитель Доо застыл в молчании на пару ударов сердец. – Кьяя-вайшешики, Пурпурные Розы, прародители своих Цветов и Шипов. Гляди-ка, даже жадеит, этот прочнейший камень, подвергся воздействию лет, – он смахнул рукавом дорогого одеяния грязь с постамента и завязал на ноге андрогина шарф из полупрозрачной кисеи. – Семь веков назад под давлением внутренних противоречий семья Пурпурных Роз распалась. Цветы-Куккья остались в Танджевуре и занялись чистым искусством. Шипы-Пиккья ушли на запад за пролив и обосновались на островах, названных ими Хико Сенжиру, Восторжествовавшее Правосудие. Это было силовое крыло семьи Кьяя. Единственное искусство, которое они практиковали, – искусство убивать. Знатоки рукопашного боя и тайных уловок, телохранители и наемники... Опасные и бесполезные для государства, Пиккья остались незаменимы для решения частных вопросов. Столь же незаменимы, как и Куккья, творящие красоту.

– Чем же занимались Кьяя? – вот уж диковинные созданья, право слово.