— Я… нет, не могу. Извините. Это очень… личное.
— Там была хотя бы ты? — Торик хотел узнать хоть что-то. Впервые появился реальный факт, подтверждающий, что все это ему не чудится, что погружения объективно существуют.
— Конечно, я! А кто это еще мог быть?
— Честно говоря, не знаю. Например, система могла отправить тебя в мое детство. Мы ведь не представляем, как это на самом деле работает.
— Ну да. — Она все никак не могла прийти в себя. — Запиши мне эти файлы тоже, ладно? Дома посмотрю.
— Конечно. Я пометил параметры. В следующий раз…
— Нет! Больше — никогда в жизни! Я не хочу опять через все это проходить!
— Тихо-тихо, не волнуйся. Я хотел сказать, в другой раз можно попробовать совсем другую частоту, далеко от этой.
— И что тогда? — с подозрением спросила Зоя.
— Тогда увидишь совсем другой эпизод… своей жизни.
— Но не этот? Точно? — уточнила Зоя.
— Другой. В чем тут вся фишка — одинаковый набор параметров почти всегда ведет в одну и ту же точку воспоминаний. А другие параметры приводят к другим эпизодам.
— Пометь эту точку черным крестом. Или красным. Я не хочу туда возвращаться. Никогда!
— Значит, не будешь. У меня тоже не самое приятное воспоминание базовое. Но я… как-то привык, притерпелся.
Зоя потрогала свое мокрое лицо, смутилась и, буркнув «Пойду хоть умоюсь», вышла. Вика с сочувствием посмотрела ей вслед:
— Трудно ей пришлось.
В дверях показалась Зоя. Она слегка привела себя в порядок, причесалась и теперь выглядела получше. Но все еще оставалась очень бледной.
— Я, пожалуй, пойду. Но все равно не зря попробовали. Теперь у тебя есть подтверждение: да, это все — не бред и не выдумка. Эта штука действительно работает
— Конечно не зря! Мне очень жаль, что тебе так тяжело пришлось. Но это настоящий прорыв.
— Да, — тихо сказала она, одеваясь, — я пойду.
— Зоя! А дискета?
— Забыла, — так же ровно сказала она.
— Давай-ка я тебя провожу хоть до остановки?
— Давай.
* * *
Она ехала в троллейбусе по зимнему городу, продышав себе небольшое окошко в полностью замерзшем окне. Это несправедливо. Ну почему из всех моментов ее жизни на погружение выпал именно этот?! И ведь никому не расскажешь! В окне бессмысленно проносились фонари, люди, дома, машины… Так было легче. Она цеплялась за привычную реальность, но воспоминания о только что испытанном ужасе настигали снова и снова.
* * *
…Я сплю, а солнечный луч падает мне на ногу, такой приятный, теплый, ласковый. Не хочу вставать, хочу лениться! Как хорошо. Так бы и пролежала весь день.
Дверь хлопнула. Частые легкие шаги. Артур — вечно ему неймется. Быстро вскакиваю, набрасываю халат. Эх, не успела! Он обнимает меня сзади, сажает на кровать и шепчет мне прямо в ухо:
— Малы-ышка!
Я отворачиваюсь, но он все равно ловит губами мое ухо и тянет чуть громче:
— Малышка-глупышка!
Терпеть не могу, когда он так меня называет! Ненавижу это, и ему сто раз уже говорила, но ему хоть бы хны — «А мне так нравится». Что в этом может нравиться? Что я ростом не вышла? Маленький уродец? Я и так это знаю, зачем об этом говорить? И почему, черт возьми, «глупышка»? Вот уж с этим я никак не могу смириться. Я могу быть какая угодно, но уж точно не глупая. И это мы тоже тысячу раз обсуждали! Во мне закипает злость. Может, он нарочно меня дразнит, выводит из себя?
— Чего надулась, малышка-глупышка?
Господи, неужели мне когда-то нравился этот голос? Ладно, я прощу ему все что угодно, лишь бы он не начал меня щекотать. Только бы…
— Ай! Перестань!
— Ну во-о-от, мы уже и смеемся, зайка-зойка моя!
— Артур, я не хо…
Я отбиваюсь локтями, но он сильнее. Зачем, зачем он это делает? Прекрасно знает, как я все это ненавижу. Ну, хочешь ты секса — на, возьми, вот он. Так нет, ему надо довести меня до слез. А потом утеша-а…
— Ай, ну больно же! Перестань!
Поцелуем он затыкает мне рот, а сам продолжает щекотать меня.
— Не-ет! Я не хо…
Я бьюсь в его руках как большая рыбина. Бессильная ярость сменяется паникой. На секунду левая рука освобождается, и я с размаху влепляю ему пощечину.
— Артур! Перестань!
— Ну, ты чего? — обижается он. — Все же так хорошо было!
— Нет, не хорошо! Ненавижу когда ты…
— Да ла-а-адно тебе! Все я знаю: если баба сказала «нет», она имеет в виду «да»!
Я пытаюсь вырваться, но он снова принимается меня щекотать, и я падаю на кровать. Господи, ну как, как мне это выдержать? Уж лучше бы он меня бил! Он наваливается сверху и целует в шею, не прекращая щекотать мои бока. Я выгибаюсь дугой, пытаюсь сбросить его, но силы слишком неравные. Я уже не женщина, я — сплошной оголенный нерв, и мне ничего не надо от жизни, только бы скорее кончилась эта пытка!