Обретенный май

Катя ускользнула наверх в приготовленную ей комнату, сославшись на усталость. Маша вызвалась ее проводить. Вообще младшая невестка все больше и больше удивляла Нину Владимировну, считавшую ее неспособной на сочувствие. «Странно это все!» — бормотала Нина Владимировна, наверное в десятый раз переворачивая раскалившуюся подушку.

Единственным человеком, который не удивил ее ничем и вел себя вполне предсказуемо, была Эля… Зато Володя — почему он так агрессивен? Всегда мягкий, подчеркнуто интеллигентный. Почему он набросился на Катю?.. Все-таки они с Женей абсолютно разные… Нина Владимировна вспомнила наивный ужас в Жениных глазах, с которым он слушал рассказ Екатерины, и вздохнула. «Что-то у них с Машей случилось», — подсказывало Нине Владимировне материнское сердце. Только слепой не заметил бы, как старательно супруги стараются не встречаться друг с другом глазами. И вообще все как-то завертелось вокруг Маши. Генеральше, так хорошо знавшей свою домработницу, не давало покоя ее сочувствие младшей невестке, хотя та всегда относилась к ней с подчеркнутым пренебрежением. В то же время она и Женю любила больше, чем Володю. Объяснялось это легко: Женя был еще совсем маленький, когда домработница, тогда совсем молоденькая девушка, впервые переступила порог генеральского дома.

Нина Владимировна снова вздохнула и опять перевернула подушку прохладной стороной вверх, мельком подумав о стоящей жаре. Скорее всего, все кончится хорошей грозой, все возможные следы убийцы будут окончательно смыты. Останется только Костин пистолет, из которого был убит этот злополучный сосед, неизвестно откуда свалившийся на их бедные головы. Если учесть, что на месте преступления не было никаких следов, убийца достаточно опытен не только в обращении с оружием. Но если подумать, куда был спрятан пистолет, то проглядывается какая-то непонятная наивность, совершенно несвойственная человеку, способному на убийство.

«Все запуталось окончательно», — твердила генеральша, сон к которой все не шел и не шел. И, полежав еще немного, она поняла, что ее мучает жажда, оттого и жара кажется невыносимой. Осторожно поднявшись с постели, Нина Владимировна, не включая света, вышла из комнаты и побрела в сторону кухни через казавшийся призрачным и таинственным в полутьме ночи холл. Свет ей был не нужен. По особняку она могла бы пройти с закрытыми глазами в любую из комнат.

Нина Владимировна перешагнула порог кухни и замерла на пороге: из-под двери Нюсиной комнаты, примыкавшей к кухне, сочился неяркий свет и слышалось тихое, неразборчивое бормотание. Когда-то, едва только Нюся появилась в их доме, генерал предлагал девушке поселиться в одной из комнат наверху. Но та уперлась, облюбовав эту комнатенку с крошечным «слуховым» окошечком, больше напоминавшую чулан, чем жилую комнату. Раньше комнатушка использовалась как кладовая, но Нюся моментально привела ее в порядок, перетаскав на помойку весь скопившийся за годы хлам — от старого примуса до съеденных молью генеральских валенок.

После того как бывшая кладовка была начисто вымыта и выскоблена, туда въехала полутораспальная кушетка, маленький столик-тумбочка, узкий, похожий на пенал шкаф и стул. Никаких излишеств Нюся не признавала, зато в «красном» углу у нее висели иконы и даже горела лампадка: в отличие от своей хозяйки Нюся верила в Бога. Хотя Нина Владимировна никогда не видела и не слышала, чтобы та молилась или ходила в храм, расположенный совсем недалеко от особняка.

Сейчас, осторожно подкравшись к Нюсиной двери и вслушиваясь в доносившееся из-за нее бормотание, Нина Владимировна поняла, что ее Нюся молится. Горячо, отчаянно, со слезами…

— Господи, — молила Нюся прерывающимся от волнения шепотом, — молю тебя, сохрани ее, спаси и помилуй, Господи… Ты же знаешь, что никого, кроме них, у меня нет! Господи, сохрани, спаси и помилуй…

Смущение, охватившее генеральшу, было непередаваемым. Давно уже она не испытывала столь жгучего стыда, хотя подслушала Нюсину молитву почти невольно… Нина Владимировна ни минуты не сомневалась в том, что молится ее преданная Нюся о них: о ней и ее сыновьях… Начисто позабыв о том, зачем она сюда пришла, генеральша, ощущая себя чуть ли не преступницей, устремилась назад в свою комнату, стараясь ступать как можно бесшумнее.

— Невероятно, но факт! — Павел Ребров посмотрел на свою начальницу Анну Алексеевну Калинкину и бросил на стол перед ней здоровенный спортивный хронометр. — Совпадает с разницей в 2–3 минуты от силы…

— Зазор наверняка больше, — хмуро ответила Аня, глянув на лежащую перед ней распечатку. — Не забывай, что время преступления и все остальные временные периоды определены примерно, в основном с их слов… Тем не менее…

— Вот именно — тем не менее! — сердито произнес Паша и с размаху хлопнулся на стул напротив Калинкиной. — Похоже, никто из них не лжет. И все вели себя именно так, как описывали… Что дальше, Анна Алексеевна?