Обретенный май

Павел слегка вздрогнул, внимательно посмотрел на Калинкину и неожиданно сделал то, что делал крайне редко. Обойдя огромный письменный стол, заваленный бумагами, он обнял Аню за плечи и, наклонившись, заглянул ей в лицо.

— Анюта, что с тобой? Что-то случилось, да?.. Ты ведь и сама отлично знаешь, что при нынешнем раскладе никто разрешения на задержание не даст… Нас и без того постоянно обвиняют в том, что хватаем и засаживаем в предвариловку всех без разбору. А тут еще жена богатого, влиятельного мужика, покойный свекор — заслуженный генерал… Так что там у тебя стряслось?..

Анна Алексеевна Калинкина дернула плечом, пытаясь высвободиться из крепких Пашиных объятий, а когда это не получилось, вдруг вся как-то обмякла:

— Сережка ушел… Совсем, — тихо проронила она. — Так гадко и так пошло… Оставил мне ужин на столе, а сверху — записку…

Ребров прижал к себе Аню, не зная, что в таких случаях надо говорить. В прокуратуре многие знали, что у Калинкиной нелады с мужем.

— Одни, — вдруг горько прошептала она, — рожают как кошки и выкидывают на помойку, а другие…

Она не договорила, и Павел, выпустив дрожащие плечи Калинкиной, вернулся на свое место.

— Ты же понимаешь, что здесь не совсем такой случай… — пробормотал он. — Да опамятуется твой Серега и вернется… В первый раз, что ли?

— В третий, — автоматически ответила Калинкина. — А случай как раз такой, вся разница с выбрасыванием младенца на помойку — не более чем оттенки дерьма… Он больше не вернется!

— Вернется, — тупо повторил Ребров.

Спустя полтора часа такси подкатило к обшарпанной пятиэтажке, расположенной на одной из московских окраин. Пятиэтажка наверняка предназначалась на снос, просто руки у властей до этого микрорайона еще не дошли.

Маша расплатилась с хмурым молчаливым дядькой-водителем, вышла из машины и направилась ко второму подъезду. Ее квартира, в которой за последние годы она почти не бывала, находилась на втором этаже. Дверь с нехитрым замком, такая же облезлая, как и сам дом.

Миновав тесную темную прихожую, Маша прямо в обуви шагнула в комнату. И тут же вздрогнула, почувствовав, что в квартире она не одна… Маша медленно повернулась в сторону кухонной двери, распахнутой настежь, и слегка вздрогнула.

— Как же ты меня напугала! — И, не глядя на застывшую в дверном проеме женщину, небрежно швырнула дорогую сумочку из крокодиловой кожи на узкую кровать с деревянными спинками образца шестидесятых.

— Ну и чего ты сюда притащилась?

Женщина, застывшая в дверном проеме, промолчала. А Маша вдруг сменила гнев на милость: подошла к своей незваной гостье, обняла ее за плечи и устало прислонилась к ней.

— Ну, чего ты переживаешь, мам? — вздохнула она. — Говорю тебе, не трогала я эту гниду… Даже менты поверили! А ты — ты-то хоть мне веришь?

Маша подняла голову и заглянула матери в глаза.

— Конечно, родная, — женщина наконец заговорила. — Верю, как никто…

И она осторожно, словно маленькую девочку, поцеловала Машу в лоб.

16

— Зря ты это сказала…

Эля посмотрела на слегка ссутулившуюся спину мужа, стоявшего возле окна. Засунув руки в карманы брюк, Владимир задумчиво смотрел на раскинувшийся внизу сад с купами распустившейся сирени.

— Мать теперь черт-те что нафантазирует, — он покачал головой. — Решит, что ты…

— Ничего она не решит, — прервала его Эльвира. — Во-первых, твоя мать далеко не дура, а во-вторых… В сущности, когда дело идет обо мне или Машке, ей по большому счету все равно, сам знаешь.

— Ну это совсем не та ситуация, чтобы матери было все равно, — возразил он. — Никому не все равно, если в доме завелся убийца! Шутишь?.. Мне — и то не все равно.

— Вот уж действительно… даже странно. — Эля резко и сухо рассмеялась и села на кровати, на которой до этого лежала поверх покрывала, пристально разглядывая и без того хорошо видимый вплоть до последней трещинки потолок. — Полагаю, ты даже втайне рад, что моя, с позволения сказать, карьера наконец-то оборвалась.

— Ты преувеличиваешь, Эля, — мягко возразил Владимир и повернулся к жене. — Конечно, твой Владимир Павлович редкая сволочь. Но оснований избавляться от тебя у него нет. Во всяком случае, лично я их не вижу.

— Достаточно того, что их вижу я. Он никому и никогда не прощает ТАКИХ ошибок. А я — ошиблась. Мой расчет не оправдался… Нужно было съездить к нему самой, а не посылать тебя… Я почему-то думала, что, испугавшись тебя, он подожмет хвост. И. — ошиблась… Ты можешь повторить, что именно он тебе сказал?

— Да почти ничего! Посмотрел пустыми глазами с искренним удивлением и заявил, что решительно не понимает, из-за чего ты запаниковала. Мол, мало ли людей у вас там по разным делам проходило, он вот, например, никакого Любомира и вовсе не помнит… Словом, в твоем шефе погиб великий актер. Но я все равно не понимаю, с чего ты взяла, что он захочет от тебя избавиться. А даже если и захочет, то просто переведет тебя в другой район.