Обретешь в бою

Рудаев чувствовал справедливость нареканий. Он звонил в совнархоз тем же людям, что и Гребенщиков, но получал иные ответы: «Потерпите», «Не сгущайте красок», «Не паникуйте» и самый классический — «Мобилизуйте внутренние резервы». Вот этого последнего совета он выполнить никак не мог — мобилизовывать было нечего. Количество изложниц таяло с каждым днем, недостаток изложниц вызывал задержку и перегрев плавок, а перегретый металл ускорял выход оставшихся изложниц из строя. Замкнутый круг.

Самое правильное в этой ситуации было бы остановить одну печь. Но кто на это пойдет, особенно в последний месяц года, решающий план всего года? Сорвется план по мартеновскому цеху — полетит в тартарары годовой план по заводу. К тому же изложницы обещали со дня на день. Старые, правда, основательно изношенные, по и они могли облегчить положение — каждая вмещает семнадцать тонн стали.

В отчаянии Рудаев обратился к отцу. Но Серафим Гаврилович ничего утешительного не сказал. Бывало и в старом цехе такое и кончалось всегда плохо — крупной аварией. А когда начальника цеха снимали, изложницы появлялись. В общем по принципу: гром не грянет — мужик не перекрестится.

И гром грянул. Как-то в ночной смене за несколько минут до выпуска за печью засиял свет: металл пошел в заднюю стенку. Сначала совсем тонкая струя быстро увеличивалась, стала толщиной в руку, потом шире, еще шире. Подняли крышку и лопатами принялись бросать на стенку все, что попадалось на лопату, — железную руду, доломит, магнезитовый порошок. Ничто не помогало. К выпускному отверстию из-за нестерпимого жара нельзя было подойти. И вот тут как нельзя лучше проявил себя Женя Сенин. Он загородил желоб листами кровельного железа и, напрягая все силы, стал пробивать отверстие. На нем дымилась одежда, но он в исступлении бил ломом до тех пор, пока в желоб не хлынула сталь. Когда он отскочил от желоба, у него не было ни бровей, ни ресниц, а на лбу и на щеках алели ожоги.

Как только уровень металла в печи снизился, стенка перестала кровоточить.

Рудаева на аварию не вызвали. Пожалели. Не так давно ушел из цеха, наверное, только заснул. И диспетчеру завода не сообщили, чтобы не поднял паники и не будил начальника. Решили отвечать вкупе и «за аварию и за молчание.

Но досталось за все Рудаеву. И за аварию и за то, что сменный персонал своевременно не поставил никого в известность. Троилин ругал его по селектору как никого до сих пор. Рудаев не отмалчивался. Он сносил разносы, если чувствовал себя виноватым, но, когда был прав, — лучше его не трогать.

— Не перекладывайте своей вины на меня, Игнатий Фомич! — вызверился в конце концов он, — Обеспечивать цех изложницами — ваша обязанность.

Начальство не любит, когда ему напоминают о его обязанностях, тем более во всеуслышание, да еще в такой резкой форме. Не понравилось это и Троилину. Сказал бы так Гребенщиков, он предпочел бы отмолчаться. Но спускать молодому начальнику — нет, такого. допустить нельзя. И он решил перекрыть Рудаева если не логикой, так горлом.

— На вашу прорву не напасешься! У вас повышенный расход изложниц!

— У голодного человека и расход пищи повышенный! — парировал Рудаев.

Троилин решил, что пора прекратить невыгодное для него препирательство: дальше в лес — больше дров, и спросил Рудаева, как он думает наказать виновных.

— Я на Днепровский совнархоз не могу накладывать взыскание, — резонно ответил Рудаев, — а виноват во всем он.

— Не стройте из себя мальчика! — снова вскипел Троилин. — Я сталевара имею в виду и начальника смены. Будет приказ по цеху?

— Приказ уже есть — решил соврать Рудаев: — Я объявил благодарность сталевару Сенину. Он пострадал, но плавку спас. Потеряли только пятнадцать тонн, могли все шестьсот. Могли и печь вывести из строя.

— Вот как? Это что-то новое в педагогике. — Троилин снова стает разносить Рудаева по всем пунктам.

Рудаев прикрыл микрофон рукой я, вызвав — секретаршу продиктовал приказ по цеху. Ему показалось недостаточно вынести Сенину платоническую благодарность, он еще премировал его полумесячным окладом. Это был не столько вызов директору, сколько акт справедливости.

Кончился рапорт, Рудаев запер дверь кабинета. Хотелось побыть одному, подумать. Что же в конце концов получается? Может быть, Троилин и в самом деле не понимает, что мартеновцы обречены? Все-таки он прокатчик и всех тонкостей сталеварения не постиг. А может, притворяется, действует так из чисто дипломатических соображений. За аварию, естественно, не похвалишь. Однако и наказывать людей зря негоже. И что делать дальше? Любая плавка может закончиться аварией, несравненно более тяжелой. Это всего лишь первый сигнал. Пока что отделались легким испугом.

На телефонные звонки Рудаев не отвечал. Снимал трубку, лишь когда на коммутаторе зажигалась лампочка Диспетчерского телефона — чего доброго, опять авария.