Обряд на крови

В темном углу всего в нескольких футах от меня что-то шевельнулось, и я отпрянул от неожиданности и страха. Из угла вынырнула и бросилась к ближайшему выходу призрачная фигура. Потрясение сменилось внезапным осознанием открывшейся возможности, и я без лишних раздумий ринулся в погоню.

Незнакомец, распахнув дверь, нырнул в чикагскую ночь. На бегу я достал из рюкзака жезл и рванул еще быстрее, подгоняемый злостью, адреналином и жгучим желанием изловить загадочную тень прежде, чем она успеет навредить еще кому-либо из съемочной группы.

Погони по ночным чикагским переулкам давно стали для меня привычным делом. Впрочем, с формальной точки зрения, мы находились уже не в Чикаго, а в ближнем пригороде, да и широкие проезды между постройками индустриального парка не слишком походили на переулки. Подобные погони на своих двоих случаются со мной настолько часто, что я даже отказался от тренировочных пробежек. Надо признать, правда, что в погонях этих я обыкновенно оказываюсь в положении преследуемого, потому как в мои принципы входит избегать по возможности рукопашных поединков с любой тварью, которая весит больше малолитражки или покрыта хитиновым панцирем.

Тот, за кем я гнался, не отличался особенным ростом. Но бегать он умел – явно тоже тренировался. Проезды индустриального парка освещались неравномерно, и он держал путь на запад, в глубь от главного въезда, в совершенно темные кварталы.

С каждой секундой я оказывался все дальше от возможной помощи, а шансы напороться на подлянку, с которой я не смогу справиться в одиночку, напротив, возрастали. Мне стоило бы призадуматься; впрочем, на другой чаше весов лежала возможность задержать того, кто нападал на людей Геносы. Как знать, если бы от нападений страдали в первую очередь не женщины, если бы я не держался за эту дурацкую старомодную галантность… в конце концов, будь я просто немного умнее, мне было бы куда сложнее сделать этот выбор.

Призрачный объект моей погони добежал до границы парка, и до ограды футов в двенадцать высотой ему осталось пересечь темный газон. Я нагнал его, когда он одолел половину этого расстояния и сделал подсечку. Потеряв равновесие, он покатился по траве. Я рухнул на него сверху, всей своей тяжестью припечатав к земле.

Столкновение изрядно вышибло из меня дух; подозреваю, что ему пришлось еще хуже. Грянувшись о землю, он охнул – нормальным мужским баритоном, от чего я испытал изрядное облегчение. Я вообще предпочитаю думать о сопернике как о «нем», ибо, думай я о «ней», не уверен, что смог бы действовать с той же жестокой решительностью, а это может аукнуться быстро и болезненно.

Парень сделал попытку встать, но я несколько раз врезал ему по затылку, от чего он каждый раз крепко прикладывался о землю физиономией. Чувак оказался крепкий. Удары, конечно, оглушили его на мгновение, но он тут же пришел в себя и вдруг изогнулся подо мной, как змея. Я откатился в сторону, а он вскочил и бросился к изгороди.

Он подпрыгнул фута на четыре и с обезьяньей ловкостью полез наверх. Не поднимаясь, я нацелил свой жезл на верх ограды и рявкнул:

– Fuego!

Ослепительный в ночи разряд пламени ударил в верхний обрез металлической ограды, раскалив ее докрасна и осыпав незнакомца дождем огненных брызг. Тот вскрикнул от неожиданности, а может, от боли – и, разжав руки, полетел вниз. Я огрел его жезлом по голове и по плечам; хорошо еще, что у моего магического оружия вес вполне материальный. После второго или третьего удара он наконец отключился, и я, заломив ему руку за спину приемом, которому научила меня Мёрфи, сунул его физиономией в ограду.

– Не дергайся! – рявкнул я. Капли расплавленного металла продолжали стекать по проволочной сетке ограды. – Не дергайся, а то буду держать так, пока морда не расплавится!

Он все же попытался вырваться. Он оказался сильный, но я удерживал его руку болевым приемом, так что ничего особенного он этим не добился. Спасибо, Мёрфи. Я нажал на вывернутую руку так, что он охнул от боли.

– Не трепыхайся! – повторил я.

– Боже правый, – прохрипел Томас перехваченным от боли голосом. Он прекратил биться и поднял вторую руку в знак капитуляции. Узнав голос, я разглядел теперь и лицо. – Гарри, это же я!

Я нахмурился и нажал на руку еще сильнее.

– Оу, – захлебнулся он. – Дрезден, что вы делаете? Пустите же! Это я!

Я стиснул зубы и отпустил его, сунув напоследок физиономией в сетку. Потом встал.

Томас медленно поднялся и повернулся ко мне лицом, продолжая держать руки поднятыми.

– Спасибо, дружище. Я не хотел заставать вас врасплох, как…

Я с размаху врезал ему кулаком по носу.

Похоже, его это врасплох все-таки застало, потому что он как стоял, так и сел, прикрыв лицо руками и изумленно тараща на меня глаза.

Я поднял свой жезл. Кончик его, светившийся зловещим багровым сиянием, завис в воздухе в каком-то футе от его лица. Лицо Томаса, и без того довольно бледное, сделалось пепельно-серым, из разбитой губы сочилась кровь.

– Гарри… – пробормотал он.

– Заткнитесь, – сказал я. Я говорил совсем тихо. Негромкий голос пугает больше вопля. – Вы мною манипулируете, Томас.