Обряд перехода

— Кажется, вас-то я и ищу, — сказал Джордж, подходя совсем близко. — Я сегодня дежурный констебль. Примерно час назад я получил жалобу от миссис Кейтли из Инженерной на двух невоспитанных недорослей. Один — рыжий мальчик с оттопыренными ушами, я думаю, это ты, — Джордж ткнул пальцем в Джимми, второй, вернее, вторая — черноволосая девчонка. О том, кто она такая, я даже догадок не строил. — Джордж многозначительно посмотрел на меня. — Так что, наверное, нам лучше пройти туда, где мы сможем спокойно поговорить. А пока мы идем, вы мне объясните, что вы делаете с этими скафандрами.

— Мы их возвращаем, — сказала я.

Джордж вопросительно поднял брови.

Не хочу вдаваться в подробности. Мистер Митчелл был до глубины души потрясен, узнав, что его просто использовали. Я это заметила, когда он вручал нам значки, которые и впрямь получились очень красивыми.

Это произошло в Папином кабинете, где присутствовал сам Папа, мистер Митчелл, мистер Мбеле и мисс Бранкузик — воспитательница Джимми. Они сидели вдоль одной стены комнаты, мы с Джимми — у другой. Слава Богу, миссис Кейтли не пришла, встреча и без нее оказалась достаточно неприятной. Отныне нам было велено строжайшим образом ее избегать. Мистер Митчелл — я видела — был крайне обижен, но почему — я не понимала. Пришлось взрослым объяснять нам это по складам. С моей точки зрения, он стоял у нас на пути и мог помешать, если бы мы просто попросили скафандры. Но по мнению мистера Митчелла, все выглядело иначе: мы, так сказать, использовали его как носовой платок. Что поделаешь, я мыслила категориями вещей, а не людей, и мне трудно было поставить себя на чье-то место. Но, сделав это, я поняла, как подло поступила. Этого Папа и добивался, по-видимому.

Они не спросили нас о том, кто пользовался третьим скафандром. Но кое-что зато рассказали.

— Наверное, мне стоило бы похвалить вас за предприимчивость, — сказал Папа. — Но я с ужасом думаю о том, что в результате этой своей вылазки вы могли навсегда потерять природное чувство равновесия. Ваше счастье, что вы вовремя вернулись на Корабль. Иначе вы никогда больше не смогли бы двигаться без головокружения.

Одной этой мысли было достаточно, чтобы вызвать приступ тошноты. В конце концов Папа наказал меня тем, что запретил куда-либо ходить целый месяц. Фактически это был домашний арест. Тридцать дней подряд — после занятий с мистером Мбеле или класса выживания — я должна была ехать прямо домой, и ни шагу за порог. Мисс Бранкузик тотчас же приговорила к такому же наказанию и Джимми.

В некотором смысле это был самый тяжелый месяц в моей жизни. В то время, как другие ребята играли в футбол, ходили вечерами на танцы или собирались в Общей Зале, — я сидела взаперти. Джимми тоже. Однако и в этом положении были свои плюсы. Например, у меня появилось время поразмышлять о недостатках своего характера. Их было немало, но я твердо решила не быть глупее, чем требует необходимость… И еще — я гораздо лучше узнала Джимми: времени болтать по видику у нас было хоть отбавляй.

Первое, что мы сделали, когда истек срок нашего заточения, — отправились в Ремонтную (стороной обойдя владения миссис Кейтли) и извинились перед мистером Митчеллом. Это был один из самых трудных поступков, которые мне когда-либо приходилось совершать. Но я не считала себя вправе носить свой значок «Хаверо», пока не восстановлю с ним хорошие отношения. Потом с этим был полный порядок.

Осенью, когда Первый Класс отбыл на Испытание, мы автоматически перешли из Шестого Класса в Пятый. Одновременно начала тренировки еще одна группа ребят помладше. За первые полгода наших занятий нам всем поочередно исполнилось по тринадцать лет. Я была не только самой маленькой в классе — кстати, против этого я отнюдь не возражала, образ хрупкой, миленькой, черноволосой Мии Хаверо давал кое-какие преимущества, — но и день рождения у меня был у самой последней. В субботу, 29 ноября. Одно из достоинств постоянного календаря в том и заключается, что у вас есть возможность рассчитать все далеко вперед.

В день моего рождения моя мать совершила поступок — пришла к нам с Папой в гости. Мне она подарила одну из своих скульптур. Я, конечно, поблагодарила, но почему-то благодарность моя пришлась ей не по вкусу, и одна довольно скоро ушла. Хотя, могу поклясться, я была абсолютной паинькой.