Обрученная с розой

В голосе ее слышалось лукавство. Она не знала о пущенной сегодня в ее сторону стреле. Но ее слова вызвали в памяти воинов целый рой воспоминаний, от которых щеки этих грубых рубак запылали, как у молоденьких девушек.

Кто припомнил сальные прибаутки, что частенько сыпались в ее присутствии, кто иное, когда они, не стесняясь, на виду друг у друга справляли нужду, рыгали или издавали неприличные звуки. Оливер глядел на эту прекрасную леди, сияющими от восторга глазами, и в памяти его вставал тот час, когда душа его разрывалась от горя и он рыдал у нее на плече, а она утешала его, гладя по волосам, вытирая струящиеся из глаз слезы.

Анна повернулась к Майсгрейву:

– А что скажете вы, сэр Филип? Ведь все эти дни вы были очень строги и взыскательны со мной. Рыцарь, коротко вздохнув, склонил голову.

– Меня можно понять. Алан Деббич был мальчишкой непокорным, избалованным и упрямым. Но держался он все же молодцом.

Филип посмотрел в ослепительные зеленые глаза Анны. Она смотрела на него с тихим весельем, но глазами зрелого мужчины Майсгрейв разглядел и другое – нежность и призыв, плескавшиеся где-то на дне этого чистого взгляда. Боже правый, как же он раньше не заметил этого?!

Филип сам себе удивился, почувствовав глухие удары собственного затрепетавшего сердца. Он увидел, что щеки Анны потемнели от румянца… Тогда, у костра, он спал, обнимая эту чертовски привлекательную женщину!

Усилием воли он взял себя в руки. Сделав шаг вперед, он опустился на колено.

– Простите, миледи. Мой грешный язык не в силах передать все то, что пережил я в сей миг. Но знайте: отныне я ваш верный слуга, и я восхищаюсь вами.

Он склонился и поцеловал край ее платья. Анна глядела на его склоненную голову, на эти чудные кудри и вновь, как и раньше, испытывала невыносимое желание коснуться их, запустить в них пальцы.

В этот миг она жалела, что она не Алан Деббич, который мог запросто дотрагиваться до своего рыцаря, врачевать его раны, скакать с ним бок о бок по ухабистым дорогам. Ее охватила грусть. Глубоко вздохнув, она подняла свой бокал.

– Сейчас, когда опасности позади, я хочу отдать дань памяти тем, кто начинал с нами путь, но кто не дожил до этой минуты. Тех, кто пал До середины дней своих, как гласит Священное писание.

Все выпили и молча сели за стол. Лорд Фокенберг с бокалом в руке отошел в сторону и опустился в кресло у камина.

Поначалу за столом царила напряженная атмосфера. Никто не знал, как держать себя со столь знатной особой. Испытывала это чувство и Анна, пока ей не пришло в голову, что стоит отчасти возродить прежнего Алана.

И она принялась вспоминать все, что произошло с ними в пути за эти дни. Слишком многое теперь объяснилось, слишком многое выглядело в ином свете. И вскоре поднялся хохот до слез. Но порой смех стихал, когда они вспоминали погибших товарищей или когда Анна рассказала, как покойный Бен Симмел, единственный, разглядел в ней женщину и предложил свою поддержку.

Сидя рядом с Анной, Филип не мог отвести от нее глаз. Анна чувствовала это и боялась повернуться к нему. Она шутила с Гарри и Джеком, собственноручно наливала вино в бокал Фрэнка, ласково улыбалась Оливеру, но к Филипу обращалась лишь мельком.

Она ощущала его взгляд, который явственно разнился с тем, каким обычно рыцарь глядел на Алана Деббича.

Это и пугало, и было необыкновенно приятно. Странное чувство. Возможно, именно этого она и добивалась, долго и тщательно выбирая платье и драгоценности, нервничая и браня служанок, требуя, чтобы они убрали под эннан ее рассыпающиеся, коротко обрезанные волосы, подвели брови и наложили на скулы румяна, чтобы придать лицу восхитительный оттенок утренней зари.

Она долго стояла перед большим венецианским зеркалом, придирчиво осматривая себя, прежде чем сойти в зал трапез. Но теперь она была довольна.

А Филип Майсгрейв, глядя на это полное грации, оживленное и приветливое создание, вновь и вновь задавался вопросом – как мог он не распознать под грубой мужской одеждой всей этой очаровательной женственности и прелести?

Рассматривая ее маленькую, как бы даже прозрачную ручку, он невольно вспоминал, как твердо эта рука управляет конем, как ловко обращается с арбалетом, как туго накладывает повязки на раны, и невольно дивился тому, сколько в ней силы.

Святые угодники, да кто бы не ошибся, видя, как смело она держится во время любой схватки, как, приподнявшись на стременах, с гиканьем гонит коня, как по-мальчишески задорно шутит, насвистывает или как в дыму и копоти помогает бороться с огнем?

«Она удивительна», – подумал он.

Анна обратила к нему лицо. Ее чудесные глаза словно соперничали с блеском изумрудов на шее и длинных алмазных подвесок, вспыхивающих светлыми огнями.

«Она прекрасна», – решил он, вспоминая, как, обняв ее, засыпал при угасающем свете костра. Его сердце было переполнено нежностью.

В камине догорали угли, и лорд Фокенберг распорядился добавить дров. Все это время он держался в стороне, не мешая племяннице веселиться со своими спасителями.