В то же мгновение Филип увидел и Уорвика. Еще в Англии ему доводилось встречать Делателя Королей, и сейчас он тотчас узнал эту высокую прямую фигуру, эту красиво посаженную голову, эти светло-зеленые миндалевидные глаза. Сейчас взгляд графа был спокоен и благожелателен, как у льва, отдыхающего после охоты. Высокий лоб и горделивый разлет бровей – все как у Анны.
У Филипа невольно дрогнуло сердце при мысли о том, как похожи отец и дочь. Правда, лицо девушки было лишено отметин сильных пагубных страстей, оставленных на лице графа. Высокий, поджарый, мускулистый, двигавшийся легко и непринужденно, Уорвик, казалось, прожил жизнь не среди бурь и трагедий, когда вокруг лилась кровь, предательства и измены были обычным явлением, а в сельском уединении.
Его достигавший колен камзол из серебристо-серой парчи, отделанный соболем, был перехвачен широким поясом, с которого свисала шпага с дорогой рукоятью, пышные рукава были разрезаны от предплечья до кисти, позволяя видеть узкие шелковые рукава нижней одежды. На груди Уорвика сверкала цепь, украшенная крупным жемчугом, а на голове был берет из мягкого бархата, с него по моде того времени ниспадал черный шелковый шарф, переброшенный через плечо.
Граф поддерживал под руку изысканную красавицу. Филип не сразу разглядел ее, но, когда она оказалась ближе, у него упало и гулко забилось сердце. Анна Невиль… И тем не менее он не узнавал ее. Боже правый! Неужели эта холодная как мрамор принцесса и есть та шальная девочка, которая сгоряча бросилась в его объятия, та, что глядела на него преданными, полными любви глазами?
Сзади гомонили:
– А вот и невеста Эдуарда Ланкастера!
– Хорошенькая. Но ходят слухи, что она приехала в Париж в одежде простого стрелка, преодолев по пути неисчислимые опасности.
– Да полно, кума! Взгляни, разве такая принцесса опустится до того, чтобы гарцевать, как мужчина, по глухим дорогам?
Филип жадно смотрел на Анну. Тысячи картин всплывали в его памяти: Анна, остриженная, как мальчишка, хохочет над скатившимся с лестницы монахом; Анна, рывком, без стремян, прыгающая в седло; Анна, утешающая Оливера… Анна с запрокинутой головой и полуопущенными веками, трепетно замирающая в его объятиях…
Было ли это? Даже в Уорвик-Кастле она оставалась сама собой. Но сейчас… Он не узнавал ее. Пораженный и растерянный, Филип не сводил с Анны горящего взора, всматриваясь в каждую черточку ее лица.
Она казалась старше. Были ли виной тому белила и румяна, скрывавшие смешные веснушки, а брови выщипаны и подведены китайской тушью, или дело было в ее лице, на котором словно утвердилось выражение чуть изумленного высокомерия? Еще не отросшие волосы девушки были тщательно скрыты под головным убором в виде высокого двухъярусного каркаса, раздвоенного посередине и обтянутого накрахмаленной вуалью, спускающейся сзади немного ниже плеч и унизанной рядами мелкого жемчуга. Длинная, как стебель, шея изящно несла горделивую головку.
Анна прошла. Отороченный мехом шлейф ее зеленого с золотыми цветами платья держали два пажа. Мимо Филипа проходили еще какие-то люди, но он стоял, ничего не замечая, глядя ей вслед. Могло ли быть у него что-либо общее с этой высокородной леди? Разве мог он ожидать, что обнаружит в ней столь разительную перемену? Когда-то он сказал: «Я мечтаю увидеть вас, Анна, в окружении блеска и величия». Так и случилось. Отчего же теперь так больно?
«Она не могла настолько измениться за несколько дней. Значит, все это было в ней всегда. Но любовь?.. Просто игра молодого зверька, пробующего свои силы?»
Однако внутренний голос говорил ему: «Нет, неправда. Ее всю жизнь готовили к трону. И теперь она просто вспомнила, чему ее учили».
Сдерживая обуревавшие его чувства, рыцарь глядел перед собой невидящим взором. Мимо проплывали курившее ладаном духовенство с крестами и реликвиями, советники парламента, члены университета и муниципальные советники. Все они казались Майсгрейву призраками. Толпа вокруг тоже приутихла. Отчасти насытив жадное любопытство, все ждали теперь лишь одного: когда немногим желающим будет дозволено проникнуть в собор, чтобы лицезреть венчание. Дерзкие школяры и оборванцы уже занимали места около собора, карабкались на карнизы, стараясь заглянуть внутрь.
Филипа толкали, но он не замечал этого. Внезапно толпа ринулась вперед, увлекая его за собой. Его буквально внесли под высокий портал собора Нотр-Дам. Раненое плечо нестерпимо заныло, и Филип едва не вскрикнул от боли. Но тут людской поток остановился, удерживаемый королевскими гвардейцами, выставившими протазаны84.
Майсгрейв все-таки оказался внутри собора, в золотисто-розовом свете, проникавшем сквозь цветные витражи. Воздух дрожал от мерцания свечей. Стройные ряды колонн поддерживали аркады свода, простирающиеся над центральным нефом. Далеко впереди сиял алтарь, а перед ним стояли две коленопреклоненные фигуры, над которыми возвышался совершающий обряд епископ.