Обрученная с Розой

Однако Майсгрейва это не занимало. Он искал глазами Анну и наконец увидел ее. Графиня Уорвик стояла на хорах центрального нефа; лившийся в окно свет окутывал ее нежным сиянием. Руки Анны были сложены на груди, кисти до унизанных перстнями пальцев обвивало золотистое кружево. Лицо девушки было сосредоточенным и одухотворенным, оно дышало целомудрием, словно никогда – ни в помыслах, ни в сердце – не рождался у нее дерзновенный план отказаться от богатства и почестей и бежать на край света с простым рыцарем.

В этот миг венчающихся провозгласили мужем и женой. По толпе пронесся вздох. Началась торжественная месса. Многоголосый хор певчих звучал мощно и величественно. Пробравшись в боковой неф, Филип отчетливо видел, как Анна поднялась с колен, опершись на руку принца, ее лицо, обращенное к Эдуарду, улыбалось, глаза сияли. Что ж, для него, Филипа, все кончено. На какое чудо он, собственно, надеялся до последней минуты? Пробравшись сквозь толпу, он покинул Нотр-Дам и побрел прочь.

Несколько часов прошли как в тумане. К семи вечера Филип оказался у все еще украшенного коврами моста перед Лувром. Здесь толпилось множество горожан, глазевших на окна дворца, откуда доносилась музыка. Вскоре около Филипа появился паж в ливрее дома Кревкеров.

– Рыцарь Филип Майсгрейв? Прошу следовать за мной.

Итак, граф де Кревкер сдержал слово, и Филипу нужно было собраться перед встречей с Делателем Королей.

Спеша за пажом, он миновал подъемные мосты и внутренние дворы Лувра. В одном из них собрались шотландские стрелки короля Людовика – его личная гвардия. Рыцарь приметил их еще утром на площади перед собором Нотр-Дам, где они двигались шеренгами по обе стороны блистательной процессии. Их отличали круглые шапочки горцев, увенчанные пучками перьев, и широкие, расшитые королевскими лилиями камзолы поверх доспехов. Шла смена караула, движения стрелков были точными и красивыми, а лица исполнены чувства собственного достоинства.

Филип угрюмо глядел на шотландцев, слышал их говор. Для него, жителя Пограничья, они и здесь оставались врагами, ибо с молоком матери он впитал убеждение, что где шотландцы – там опасность. Однако этим шотландцам явно не было до него никакого дела. Они лишь мельком оглядели просто одетого воина с дорогим мечом, спешившего за бургундским пажом, и принялись что-то оживленно обсуждать.

Вместе со своим юным провожатым Филип вошел в узкую дверь, за которой оказалась винтовая лестница. На пути ему повстречались еще несколько стрелков, и он опустил глаза, чтобы не выдать себя взглядом. Внезапно на повороте лестницы один из них преградил ему дорогу. Филип видел лишь ноги в стальных поножах и набедренниках. Скрипнув зубами, он вынужден был посторониться, ибо сознавал, что если столкнется с шотландцем, то по укоренившейся привычке немедленно схватится за меч.

Шотландец не спеша обошел его, спустился на несколько ступеней и остановился. Филип готов был поклясться, что ощущает, как тот буравит его взглядом, но не оглянулся. Он прошел через анфиладу высоких покоев с мозаичными полами и узкими, забранными решетками окнами.

В простенках пылали канделябры, всюду сновали толпы слуг с кувшинами вина и блюдами, на которых, словно живые, лежали фазаны и бекасы, молочные поросята, обложенные жареными каштанами, огромные рыбины с торчащими из пастей завитками салата. Где-то открылась дверь, донеслись звуки музыки и взрывы смеха. Паж вел Филипа все дальше. Они миновали длинную галерею, и в обширном пустынном покое паж попросил рыцаря подождать.

Майсгрейв огляделся. В нише окна укрылись, хихикая, три молоденькие фрейлины в остроконечных энненах. Они с любопытством разглядывали этого красивого воина и перешептывались. В дальнем конце рыцарь увидел выложенный мрамором бассейн и подошел к нему. Бассейн был овальной формы, неглубоким, дно его покрывали водяные растения, среди которых скользили красные длиннохвостые рыбки. Из пасти каменной химеры с тихим журчанием сбегала струйка воды.

Внезапно за его спиной раздались быстрые шаги и бряцание доспехов. Рыцарь оглянулся – вошедший оказался шотландским стрелком в голубом камзоле с вышитыми лилиями. При взгляде на него брови Филипа удивленно поднялись. Он выпрямился.

– Так ты узнаешь меня! – удовлетворенно сказал шотландец. – Значит, и я не ошибся. Бог свидетель, я признал тебя тотчас, хотя никак не ожидал встретить тебя, английский пес, здесь, при дворе Людовика Французского!

Перед ним был Делорен из рода Баклю, давний враг Майсгрейва, с отрядами которого Филип часто и жестоко бился у себя в Чевиотских горах.

– Ты помнишь наш последний поединок, Бурый Орел? – спросил Делорен, и недобрая улыбка змеей скользнула по его губам.

– Не забыл. Ты с людьми лорда Баклю пытался угнать мой скот.

– А ты перед этим сжег наши деревни.

– Если мы и дальше будем обмениваться долговыми расписками, то просидим до утра.

– Я не болтать с тобой пришел, а биться. Ведь это из-за тебя я стал изгоем и вынужден был скитаться, пока не поступил на службу к королю Людовику.