Обрученная со смертью (СИ)

— Любая форма жизни — это вечная диалектика и вынужденный конфликт с окружающей нас вселенной. Сплошная борьба за выживание. Сильнейший пожирает слабого, сильнейший использует слабого и боится впоследствии слабого, поскольку не может обойтись без вторoго во всех смыслах обоюдного сосуществования. И, когда приходится признавать свою слабость, понимать, что она неизлечима, в какой-то момент ты начинаешь ненавидеть свои протезы с костылями пуще смертельных врагов, как будто это они изначально были виноваты в твоём несовершенстве. Извращённые взгляды и мировоззрение не раз приводило к бессмысленным бойням и истреблению ни в чём неповинных людей (и не только людей). Я же говорил… мы наделили вас своими наихудшими качествами, цепляясь за них последние сотни тысяч лет как за наиценнейшие добродетели своего вида, благодаря которым и сумеем выстоять, выжить и… победить. Мы для вас действительно чудовища, с какого ракурса не посмотри, и останемся таковыми до скончания времён. И то, что я хотел тебя оградить от своего мира и тени Цессеры — имеет вполне обоснованное объяснение…

А вот о последнем мог бы и не говорить. Я и сама догадалаcь об этом только сейчас. О том, что он собирался держать меня в искусственно созданной сказке до моего последнего вздоха, вначале физически, потом только сознательно — в эдакой эфемерной иллюзии наркотического забвения, от которой я бы обязательно умерла со счастливой улыбкой на губах, так и не познав реальных кошмаров скрываемого им мира.

Очень страшно впускать в своё сознание всё это именно в подобные моменты, поскольку нервы и без того натянуты до предела, еще и оголены до такой степени — дотронься заорёшь от боли благим матом и обязательно до срыва голоса. Но хотя бы кричать не стала. Только несдержанно всхлипнула, поспешно зажав дрожащей ладошкой рот. Разве что брызнувшие из глаз слёз так и не успела остановить. Банально не хватило сил. Да и не слушалось меня собственное тело уже сколько времени, всё ждало и подгадывало, когда будет можно открыть шлюзы. Вот и дождалось.

При других обстоятельствах я бы просто убежала в соседнюю комнату и проревелесь бы там, пока само бы не прошло, не затихло и не отпустило. Но не сейчас и не здесь. Сумела только жестом руки остановить стона от его ответного порыва ринуться ко мне со своей бессмысленной помощью, кое-как остановив и себя. Заставила себя не плакать практически насильно или через силу. Вынудила проглотить этот удушливый комок боли до того, как он меня окончательно прикончит и, само собой, попыталась кое-как отдышаться. Хоть немного и как-то прийти в себя.

Единствeнное неудобство, не оказалось под рукой платка или какой-нибудь салфетки, поэтому пришлось воспользоваться по старинке подолом халата. Да мне как-то в таком состоянии было совершeнно не до изысканных манер.

— И что… — сложнее, наверное, было не заговорить, а вернуть себе лицо надменной гордячки, которая всего-то поддалась минутной слабости. Беспокоиться нет нужды. Я в норме! Я всё выдержу. Ведь поэтому я и здесь. Мне надо знать, вашу мать, с чем мне предстоит иметь дело в ближайшие часы своей столь скоротечной ещё и до смешного жалкой жизни. — Мы должны каким-то непостижимым образом убедить всех, что между нами нету ничего противоестественного? Я… твоя собственность и готова в любую секунду по приказу своего хозяина лечь под любого, кто захочет её трахнуть на финальной оргии?

— Не совсем. Если я не захочу участвовать в оргии, никто не посмеет к тебе притронуться, ни до, ни в течении, ни после приёма. Проблема в другом… Отказываться и уходить до начала оргии у нас не то что не принятo, а никогда и никем еще до сего дня не практиковалось. Максимум, я могу избавить тебя от участия, сославшись на то, что ты находишься под моей опекой совсем недолго и к таким «мероприятиям» совершенно не готова и не приучена.

— А ты? — не скажу, что испытала хотя бы мнимого облегчения, ибо ничего успокаивающего в последних словах Астона так и не услышала. Но еще меньше всего ожидала, что так на них отреагирую, пропустив через сердце и горло оcтрейшие разряды удушливой боли. Даже перед глазами запорошило и поплыло.

Кто бы мог подумать, что я способна… на такие убийственные приступы ревности. И к кому, спрашивается? н ведь и не человек вовсе при всём-то развёрнутом раскладе!

— Хочешь сказать, тебе придётся там остаться… до конца? — вот сейчас меня точно стошнит.

— Остаться меня никто не может заставить. Но если я уйду, это может вызвать определённые подозрения.

— А если предоставить справку, что у тебя какое-нибудь цессерийское ОРЗ? Или… не знаю, забыл выпить виагры перед приёмом. — понимаю, мои слова звучат, как полный бред или жалобное отчаянье окончательно съехавшей с катушек дурочки, но неужели всё настолько тупиково? И у кого спрашивается? У расы высших и бессмертных существ, которые не научились за столько тысячелетий утончённому искусству изощрённой лжи? Никогда такому не поверю!

Ну, хотя бы Астона повеселила. Впервые за столько времени сподобился на сдержанную усмешку и более раcслабленное движение головой.