Обрученные холодом

Офелия вернула ему песочные часы. Что бы он ни думал, ему они были нужнее, чем ей. Ренар поперхнулся от изумления, но потом неожиданно расплылся в сияющей улыбке:

– Ага, я понял! Ты хочешь увидеть Его и чтобы Он увидел тебя, так, что ли?

И он почти лег на стол, придвинувшись к Офелии вплотную, чтобы никто, кроме нее, его не услышал.

– Наш Монсеньор бессмертен, – прошептал он. – И только одни знатные люди могут смотреть ему в лицо. А вот я, малыш, однажды попался ему на глаза, клянусь чем хочешь! Это длилось всего одно мгновение. Я тогда сопровождал госпожу Клотильду и видел его, вот как сейчас тебя, ей-богу! Можешь мне поверить, малыш, он бросил на меня взгляд. А когда Бессмертный бросает на тебя взгляд, это… сам понимаешь, что это значит!

Ренар выглядел ужасно гордым – Офелия даже не знала, улыбнуться ей или состроить понимающую мину. Общаясь со слугами, она довольно скоро заметила, что они крайне суеверно относились к Фаруку и всему, с ним связанному. Считалось, будто любой знак внимания с его стороны, даже случайный взгляд, дарит душам бессмертие. Те, кому выпало счастье быть замеченными Духом Семьи, – обычно это оказывались знатные вельможи, – были уверены, что переживут смерть тела. А все другие обречены на небытие.

Ренар похлопал Офелию по плечу, словно желая ее утешить.

– Я знаю, у тебя есть маленькая роль в спектакле. Но не надейся, что Он тебя заметит. Мы с тобой – невидимки в глазах сильных мира сего.

Офелия размышляла над этими словами, пробираясь между слугами по коридору первого этажа. Сегодня утром здесь царила дикая суета. Лакеи, горничные и посыльные метались во все стороны, наступая друг другу на ноги. И все говорили только об опере – смерть Густава уже никого не интересовала.

Каждый вздох отдавался болью в ребрах Офелии. Она стала искать менее людные пути, но и в садах, и в салонах была та же давка. Кроме самих обитателей имения, сюда съехались министры, советники, светские львицы, дипломаты, художники и денди. И все они прибыли с одной лишь целью – попасть в лифты Арчибальда, которые, в отличие от остальных, сообщались с башней Фарука. Весенние празднества давно уже стали самым ожидаемым событием на Полюсе. Да и жандармов по этому случаю нагнали сюда вдвое больше.

В музыкальном салоне, увы, также царило лихорадочное возбуждение. Сестры Арчибальда буквально сходили с ума из-за проблем со сценическими костюмами. Платья затрудняли им движения, головные уборы слишком давили на голову, булавок катастрофически не хватало…

Офелия нашла Беренильду за ширмой. Она стояла на скамеечке, грациозно воздев кверху руки в перчатках, и выглядела блистательно в своем роскошном платье с кружевным жабо. Портной, который подносил ей для примерки атласные пояса, вызвал ее недовольство:

– Я же просила вас замаскировать мой живот, а не подчеркивать, что он округлился!

– Пусть это не беспокоит мадам. Я приготовил для мадам набор вуалей, которые обнажат лишь то, что угодно мадам, и скроют все остальное.

Офелия благоразумно встала в сторонке, но так, чтобы видеть Беренильду в большом зеркале. Щеки красавицы пылали от волнения. Она не притворялась влюбленной в Фарука – она действительно была в него влюблена.

Офелия ясно читала в больших прозрачных глазах хозяйки ее тайные мысли: «Я скоро увижу его. Я должна быть красивее всех. Я смогу его завоевать!»

– Как прискорбно, мадам, что ваша матушка занемогла, – сказал портной с печальным вздохом. – Приболеть в день вашего выхода на сцену – вот уж действительно невезение!

Офелия затаила дыхание. Значит, бабушка Торна захворала? Это не могло быть случайным совпадением. Однако Беренильда, судя по всему, не очень-то горевала – ее слишком занимало собственное отражение в зеркале.

– О, у мамы всегда были слабые легкие, – рассеянно отозвалась она. – Поэтому каждое лето она ездит в санаторий Опалового побережья. Значит, в этом году она поедет туда раньше обычного, вот и все.

Офелии очень хотелось узнать, каким образом Торн ухитрился сделать так, чтобы бабушка расхворалась. Может, он открыто пригрозил ей? Правду сказать, Офелия наконец-то смогла вздохнуть спокойно, и этим она была обязана Торну. Но все-таки девушке чудилось, что над ней по-прежнему довлеет какая-то угроза. Только она не могла определить, какая именно…

И тут взгляд Беренильды упал на черно-белую фигурку Мима, отраженную в зеркале.

– А, вот и ты! Там, на банкетке, твои аксессуары. Только не потеряй их, у нас нет запасных.

Оглядев комнату, Офелия увидела среди клавесинов и платьев диванчик, на котором обнаружила соломенную шляпу с плоским верхом, весло гондольера и тетушку Розелину. Ее обычно желтое лицо сейчас покрывала мертвенная бледность, настолько она была взбудоражена.

– Перед всем двором… – шептала она. – Поднести склянку перед всем двором!

Тетушке Розелине доверили роль наперсницы Изольды, которая, не в силах подать своей госпоже яд, заменяет его любовным напитком. Это была совсем маленькая роль без слов, одна из тех, что доверяют слугам, но мысль о появлении на сцене перед столь важной публикой доводила тетушку чуть не до обморока.