Обрученные с дьяволом

Серая громада Дворца возвышалась над скудным сквериком. Здание возводили сразу после войны пленные немцы. Архитектору, вероятно, не давали покоя лавры проектировщиков столичного Большого театра: ступенчатое крыльцо, массивные колонны, поддерживающие портик. Только вместо знаменитых коней установили фигуры рабочих и крестьян, символизирующих благополучие страны Советов — это более соответствовало духу времени. Дабы архитектора не обвинили в плагиате (не современники, а потомки!), он приляпал справа от парадного подъезда прямоугольную пристройку, где разместились буфеты и выставочные зады. Затем зодчий углядел во внешнем облике своего творения некую незавершенность и к торцу пристройки приделал в линию близнеца основного строения, но меньшего размера, а также без колонн и статуй на портике. Здесь устроили вход в кинозал и клубную часть, четыре этажа которой притулились в свою очередь по правую руку от кинозала. Завершал шедевр спортзал, загнувшийся, подобно аппендиксу, за фасад нелепого, но внушительного сооружения. Сама же идея создания комплекса, где трудовой люд, не выходя на улицу, мог послушать симфонический оркестр, посмотреть кино, поучиться пению или игре на балалайке и, вдобавок, поиграть в волейбол, критики не вызывала.

— Лепота! — Я задрал голову, разглядывая рабочих и крестьян.

— В детстве я сюда часто в кино бегал, — признался Никодимыч с нотками ностальгии в голосе.

— Я тоже. И на нескольких бракосочетаниях побывал.

У парадного подъезда застыли машины, разукрашенные лентами, куклами и цветами. Пятница — день свадеб. На крыльцо как раз поднимались очередная невеста в белой фате и очередной жених в тесноватом с иголочки костюме.

— Смотри-ка: такая жара, а дураков не убавляется, — подметил шеф.

— Интересно, если бы разводы обставлялись столь же торжественно, это увеличило бы число брачующихся?

— Кого?! — озадаченно переспросил Никодимыч, услышав незнакомое слово.

— Молодых!

— A-а… Несомненно. Мы ведь так любим праздники!

Руководствуясь объяснениями Инги, мы нашли на правом фланге крыльцо с козырьком и ступеньками, ведущими вниз — в нулевой этаж или полуподвал, и прошли внутрь. Пролеты лестницы уходили вверх, образуя квадратный колодец. Между этажами тускнели металлические сетки. Дежурная в синем халате, сидевшая за столом на площадке первого этажа, окинула нас равнодушным взглядом и ни о чем не спросила. Слегка обиженные холодным приемом, мы с Никодимычем не сочли возможным пожелать ей доброго утра.

На втором этаже мимо нас под фортепианные арпеджио прокатилась вниз ватага малолеток. На третьем тишину нарушила хлопнувшая дверь, на четвертом воздух колыхали раскаты сочного баритона, забивавшие аккомпанемент баяна. Солист исполнял старинный русский романс "Очи черные".

— Здесь, — определил шеф.

Мы осмотрелись. На площадку выходили четыре массивные двери. Я плохо разбираюсь в древесных породах, но такого материала у нас в городе больше нигде не видел. Прямо, судя по частично стершимся силуэтам мужчины и женщины, находились туалеты. Правая дверь была заперта. Медная ручка на ней потускнела и покрылась зелеными точками, из чего мы сделали вывод, что дверь тупиковая или ведет на запасную лестницу. Левая, откуда доносилось пение, в отличие от трех других, состояла из двух створок со вставленными в них рифлеными стеклами. Одна из створок тихо распахнулась, повинуясь легкому прикосновению моей руки.

— Войдем?

— На дурака? — засомневался Никодимыч, ибо для разведки мы не заготовили никакой легенды.

Я пожал плечами и ступил в коридор, имевший примерно двадцать метров в длину и три в ширину. Он заканчивался такой же двустворчатой дверью со стеклами, на которой виднелась табличка "Танцевальный класс". Остальные двери были одностворчатыми и глухими. Мы последовательно ознакомились с надписями: "Гримерная" и "Костюмерная" — по левую руку, "Оркестр народных инструментов" и "Класс вокала" — по правую.

Незапертой оказалась дверь последнего. Солист только-только затянул новый романс, успел пропеть: "Я встретил вас…", и осекся, таращась на нас, будто увидел Плачидо Доминго и Зураба Соткилаву. Баянист дожал еще пару аккордов и, проследив за взглядом певца, обернулся.

— Товарищи, нельзя входить, когда исполнитель в образе и ведет партию! — Плешка баяниста заблестела и порозовела от возмущения.

— Я и не подозревал, Мухин, что у тебя на старости лет откроется певческий дар! — саркастично произнес Никодимыч, глядя в упор на солиста.

Мужик лет сорока в брюках и клетчатой рубашке криво ухмыльнулся.

— Это ваши друзья, Сергей Харитонович? — Баянист вновь показал нам спину, вновь обращая взор к певцу.

— Один… — Мухин помешкал и прибавил: — В некотором роде друг.

— Причем давний! — подсказал шеф.

Преподаватель и аккомпаниатор в одном лице завертел головой туда-сюда, отказываясь что-либо понимать. Я начал догадываться, но пока в разговор не вступал. Некоторое время в комнате сохранялось молчание. Его нарушил Мухин.

— Как я понимаю, вы, Юрий Никодимович, явились не по мою душу? — спросил он, оправившись от растерянности.