Обрученные Венецией

Осознавая, что неподчинение здешним порядкам способно поставить их далеко не в самое лучшее положение, Каролина решила повиноваться уставу, принятому в монастыре. Среди того немногочисленного гардероба, который собрала в путь Палома, ей удалось найти серое платье с надежно закрытой грудью и плечами, что в этом месте должны воспринять вполне сносно.

Спустившись в храм, мирянки вошли в зал, где уже началась месса, а небольшой хор воспевал псалмы. На грохот огромной двери обернулись все служители, и Каролина лишь неловко и звинилась, гримасничая перед осужденными взглядами монахинь.

Интерьер храма, в котором проходила служба, ничуть не превосходил по своему внешнему виду уже знакомую Паломе и Каролине келью. Потолок и стены пересекали многочисленные трещины, некоторые из которых были настолько огромными, что сквозь них, очевидно, протекала вода во время дождей, о чем свидетельствовали желтые следы от потеков. Статуэтка Пресвятой Марии, стоявшая посередине храма, уже давно не знала ухода. У Каролины сжалось сердце, когда освещенная свечами Матерь Божья показалась ей мрачнее тучи. «Неужто, нельзя было найти средства для того, чтобы преобразить святой лик?» – удивлялась она себе.

Помимо Пресвятой Девы Марии в храме стояли два иконостаса, весьма бедненьких по своему виду. Распятие у алтаря представляло собой давно не знавшие реставрации доски с изображением Спасителя, которое даже показалось Каролине самодельным. О фреске и мозаике говорить нечего – они просто отсутствовали здесь! «Отчего этим святым местом правит мрак? – промелькнуло в мыслях у синьоры. – Прости, Господи, за грешность моих мыслей, но сдается мне, что Ты отвел Свой Взор от здешних мест».

После долгой службы сестра Елизавета тихонько подошла к синьоре и ее слуге. На лице Каролины читались изнурение и усталость от долгой службы и нежелания находиться в храме.

– Наберитесь терпения, синьора, – смиренно промолвила монахиня. – Совсем скоро мы пройдем в трапезную и позавтракаем.

– Слава Иисусу Христу! – с капризом в голосе воскликнула Каролина, испытав после этого осуждающий взгляд нескольких проходящих мимо инокинь. – Еще немного, и я сошла бы с ума от голода!

Палома лишь сердито толкнула синьору в бок за неумение держаться достойно в доме Господа.

– Имейте почтение к Отцу Небесному, синьора, – пробубнила тихо она. – Ведете себя как малое дитя!

В глубине души Каролина прекрасно понимала, что ее поведение и так зачастую бывает нетерпимым, а сейчас оно зашкаливало за любые существующие рамки приличия. Поэтому она смолк ла, опустив голову.

Трапезная имела более-менее божеский вид, но еда была отвратительна, и Каролина едва сдерживала свой восприимчивый желудок, чтобы он не выбросил все свое скудное содержимое наружу. Монахини ели сдержанно и деликатно, – в столовой даже не было слышно стуков ложек о тарелку.

За трапезой присутствовали около тридцати монахинь и нескольких мирян, каким-то образом попавших в это место. Мессу проводил епископ, который, вполне вероятно, также проживал здесь. И хотя Каролине казалось непонятным присутствие в женском монастыре мужчины, она сдерживала свое любопытство в себе.

Так или иначе, но появление двух чужих женщин в стенах обители стало заметным. Монахини не разговаривали во врем я трапезы, хотя несдержанное любопытство все же наглядно овладевало ими. Некоторые из них смотрели исключительно в свои тарелки. Другие же, очевидно, более бесцеремонные, обменивались многозначительными взглядами.

– Почему вы не едите? – спросила Палома, и ее несмелый шепот все же сумел нарушить поразительную тишину.

– Завтрак отвратительный, – ответила тихо Каролина, недовольно скривившись и с опаской оглядываясь по сторонам, словно боялась, что после этих слов в нее полетит булыжник.

– А чего вы ждали от монастырской пищи? – пожала плечами Палома. – Разумеется, не ахти, но кушать можно.

– Как ты можешь есть это? – Каролина с недовольством указала на тарелку. – Снедь пахнет испорченными продуктами. Неужели ты не чувствуешь?

Палома задумчиво пригнулась ближе к тарелке и втянула носом запах, который испарялся из нее.

– Нет, синьора, пахнет пресной овсяной кашей и вареной рыбой.

Каролина решила, что ей и впрямь могло показаться, и она еще раз принюхалась.

– Да нет же, воняет! – констатировала тихо она, едва сдерживая в себе смех.

– Во время трапезы уста не должны издавать ни звука, – послышался строгий голос высокой женщины, которую Каролина и Палома видели впервые. – Сестра Елизавета!

Та встала из-за стола и виновато опустила голову.

– Вы привели в монастырь Святой Магдалены двух мирянок, которых надобно принять в послушницы. Почему вы не научили их, как подобает вести себя в этом месте? – голос настоятельницы звучал скорее грозно, чем требовательно.

Монахиня Елизавета скромно молчала, зная, что спорить с той бесполезно. Она лишь поклонилась и смиренно произнесла:

– Прошу простить, матушка Мария! Но наши гости ведут себя непокорно из-за нежелания подчиняться здешним порядкам.