Обручённая

— Для траура ведь тоже кое-что нужно купить, — сказал чужестранец, подходя еще ближе к Марджери и говоря доверительным шепотом. — А у меня есть черные шарфы из персидского шелка; есть черный стеклярус, каким не побрезгует и принцесса, чтобы носить траур по королю; есть редкой красоты черный златотканый атлас с Востока; есть и черная ткань для траурных покрывал; словом, есть все, чем можно с помощью одежд и тканей выразить благоговейную скорбь; и я сумею отблагодарить тех, кто поможет мне расторговаться. Подумайте, почтенная матушка, ведь все это вещи нужные, и они у меня не дороже и не хуже, чем у любого другого. А вам за услугу будет платье или, если угодно, кошелек, а в нем пять флоринов.

— Довольно, приятель, — ответила Марджери. — Нашел время расхваливать свой товар! Не место здесь и не время; и если не отстанешь, я кликну тех, кто тебя мигом выпроводит за ворота. Дивлюсь, почему стража в такой день, как нынче, пускает разносчиков? Эти люди готовы торговать у смертного одра своей матери. — И она с презрением отвернулась.

Получив столь гневный отпор с одной стороны, купец тут же почувствовал, что с другой кто-то заговорщицки дергает его за плащ; а когда оглянулся, увидел особу, искусно повязавшую черный платок, чтобы придать траурный вид очень веселому лицу, которое в юности было, наверное, неотразимым, если сохранило привлекательность, простившись уже и с сороковой своей весной. Подмигнув купцу, она приложила палец к губам, указывая на необходимость соблюдать тишину и тайну; затем, выскользнув из толпы, она отошла в углубление, образованное одним из контрфорсов часовни, как бы затем, чтобы избежать давки, которая могла случиться, когда станут выносить тело. Купец последовал ее примеру и встал там рядом с нею. Не дожидаясь, когда он заговорит, она начала первая:

— Слышала я, что ты говорил нашей жеманнице Марджери. А чего недослышала, о том догадалась. У меня на это есть глаз!

— И даже целых два, красавица моя, и сверкают они точно роса майским утром.

— Ах, это, должно быть, оттого, что я плакала, — сказала Джиллиан, ибо то была она. — Да и как же не плакать! Добрый был господин, а уж ко мне особенно. Он меня называл толстушка Джиллиан. Потреплет, бывало, по щечке и никогда при этом не обидит, тут же сунет в руку серебряную монетку. Вот какого друга я потеряла! Немало пришлось за него и вытерпеть. Мой старый Рауль по целым дням ворчал и такой бывал злой, что ему только на псарне быть, а не в доме. А я ему говорила: кто я такая, чтобы противиться знатному барону, нашему господину, если он поцелует или там по щечке потреплет?

— Еще бы не горевать о таком добром господине! — сказал купец.

— И верно: еще бы не горевать, — повторила со вздохом кумушка Джиллиан. — Что-то теперь будет с нами? Молодая госпожа уедет к своей тетке или выйдет замуж за кого-нибудь из Лэси, уж разговор об этом идет. Так или иначе, в замке она не останется. А старого Рауля и меня вместе с ним выпустят на подножный корм, как старых коней нашего господина. Господи! Уж повесили бы старика, что ли, вместе со старыми, непригодными псами! У него ведь тоже ни зубов, ни чего другого пригодного не осталось…

— А вон та, в трауре, это, значит, молодая госпожа? — спросил купец. — Вон та девица, что почти лишилась чувств?

— Она самая. Еще бы ей не убиваться! Где она найдет другого такого отца?

— Ты, как я вижу, во всем разбираешься, кумушка Джиллиан, — сказал купец. — А юноша, который ее поддерживает, уж не жених ли?

— Поддержка ей ох как нужна! — вздохнула Джиллиан. — Да и мне тоже. От старого Рауля много ли толку?

— А насчет свадьбы вашей госпожи что слышно? — спросил купец.

— Слышно только, что был такой разговор между покойным нашим господином и коннетаблем Честерским. Он нынче как раз вовремя подоспел, не то валлийцы всех нас перерезали бы и бог знает, что еще натворили. Да, речь о свадьбе шла, женихом, скорее всего, будет молодой Дамиан, хоть у него еще и борода не выросла. У коннетабля она, правда, есть, только для жениха она седовата. К тому же он ведь отправляется в Святую Землю, как и подобает воинам постарше. Хоть бы он и Рауля прихватил с собой! Но ты сейчас говорил о всяких тканях для траура. Горе у нас большое, хороним нашего господина. Но недаром ведь есть присказка: «Нам жить и гулять, а мертвым в могиле лежать». А что до твоей торговли, так я не хуже жеманницы Марджери могу замолвить за тебя словечко, если, конечно, кое-что за это пообещаешь. Госпожа меня не очень жалует, зато с управляющим я что хочу, то и делаю.

— Вот тебе задаток, пригожая Джиллиан, — сказал купец. — А когда прибудут мои повозки с товарами, я уж не поскуплюсь, лишь бы ты помогла мне хорошо их продать. Но как мне еще раз попасть в замок? Ты такая разумница, посоветуй, как пробраться сюда с товарами.