Обручённая

1
Женщина честна, верна —
Выводите письмена
На песке, в потоке чистом,
В лунном свете серебристом!
И уверить смею вас:
Тверды, прочны, как алмаз
Эти надписи в сравненье
С тем, в чем смысл их и значенье!
2
И паучья нить прочней
Истинности их речей.
Больше вес в зерне песчаном,
Чем в обете их обманном.
Правдою моих к ней чувств
Мерю ложь коварных уст.
Утром ей поверю снова —
Вечером нарушит слово!

— Что это, негодяй! — крикнул коннетабль, приподнявшись и опираясь на локоть. — От какого пьяного рифмача перенял ты эту дурацкую песню?

— От старого, оборванного и угрюмого приятеля моего по имени Опыт, — отвечал Видаль. — Дай Бог, чтобы он не взял в обучение вашу светлость или другого достойного человека!

— Да ну тебя! — сказал коннетабль. — Ты, как я вижу, из тех умников, которые много о себе мнят потому лишь, что умеют обратить в шутку предметы, перед которыми истинные мудрецы благоговеют: честь мужчины и верность женщины. Ты зовешься менестрелем, так неужели у тебя нет песни о женской верности?

— Их было у меня много, милорд, только я не пою их с тех пор, как оставил ремесло шута, которое тоже является частью Веселой Науки. Впрочем, если угодно вашей светлости, я могу спеть на эту тему одну хорошо известную лэ.

Де Лэси жестом выразил согласие и снова лег, пытаясь задремать. А Видаль запел одну из многочисленных и крайне длинных песен об истинном образе верности — прекрасной Изольде; о верной любви, какую она питала и сохранила среди множества опасностей и препятствий к своему возлюбленному доблестному Тристану в ущерб тому, кого любила меньше — своему супругу, незадачливому Марку, королю Корнуэльса, которому, как известно, Тристан доводился племянником.

Не та это была песнь о любви и верности, какую выбрал бы де Лэси; но нечто похожее на стыд не позволило ему прервать ее; быть может, он не хотел поддаться неприятному чувству, какое вызывала у него песнь, или даже признаться в нем. Вскоре он заснул или притворился, что спит; музыкант еще продолжал некоторое время свое монотонное пение, но потом и его начала одолевать дремота; слова песни и звуки, еще издаваемые лютней, стали отрывочными. Затем звуки умолкли совсем, и менестрель, казалось, погрузился в глубокий сон: голова его свесилась на грудь, одна рука опустилась вдоль тела, другая лежала на лютне.

Однако сон его был недолог; а когда он пробудился и оглянулся вокруг, разглядывая при свете ночника все, что находилось в шатре, на плечо ему опустилась тяжелая рука, и голос бдительного Филиппа Гуарайна прошептал ему на ухо:

— Твоя служба на эту ночь окончена. Ступай к себе, и притом как можно тише.

Менестрель, не отвечая, завернулся в плащ и вышел, все же несколько обиженный столь бесцеремонным прощанием.

Глава XXI

Ну, это королевы Маб проказы![24]

Ромео и Джульетта

Предметы, занимавшие наши мысли в течение дня, обычно являются нам и во сне, когда наше воображение, не сдерживаемое рассудком, сплетает из обрывочных мыслей собственные фантастические узоры. Неудивительно поэтому, что де Лэси в своих сновидениях каким-то образом отождествлял себя с Марком, несчастным королем Корнуэльса, и что он пробудился от этих неприятных снов более мрачным, чем был, когда укладывался спать. Пока оруженосец обставлял его levee со всей почтительностью, какая в наши дни окружает одних лишь монархов, он был молчалив и погружен в задумчивость.

— Гуарайн, — промолвил он, наконец, — знаешь ли ты дюжего фламандца, который, говорят, отлично показал себя при осаде Печального Дозора? Такой высокий, дородный детина.

— Конечно, знаю, милорд, — ответил оруженосец. — Это Уилкин Флэммок; я только вчера его видел.

— В самом деле? — сказал коннетабль. — Здесь, в городе Глостере?

— Так оно и есть, милорд. Он прибыл сюда со своим товаром, но также и затем, думается мне, чтобы повидать свою дочь Розу, которая состоит при особе молодой леди Эвелины.

— Он ведь, кажется, бравый воин?

— Как большинство его земляков. В обороне — крепче нету, а на поле толку мало, — ответил оруженосец-норманн.

— И, кажется, человек верный? — продолжал коннетабль.

— Верный, как большая часть фламандцев, когда за верность им платят, — сказал Гуарайн, немного удивленный необычным интересом, какой проявлялся к существу, как он считал, низшего разряда.

Задав еще несколько вопросов, коннетабль приказал немедленно доставить фламандца к нему. В то утро коннетаблю предстояли и другие дела, ибо его поспешный отъезд требовал многих, также спешных, распоряжений; принимая у себя нескольких офицеров своего войска, он заметил при входе в шатер осанистую фигуру Уилкина Флэммока в белой куртке, вооруженного всего лишь ножом, висевшим на поясе.